– Вы можете оставаться здесь так долго, как пожелаете, – радушно произнёс Килиан и повернулся к своей дочери. – Если ты не возражаешь, дорогая, старая сестра Эстер просила, чтобы ты посидела с ней.

– Конечно, отец, – ответила Кара и, уходя с отцом, оглянулась, наградив Мику одной из своих мимолётных скромных улыбок.

Мика смотрел им вслед, пока они удалялись в туннель. Пророк Килиан, защитник Глубокодома, и его дочь, Кара.

Кара…

Мика смотрел, как покачиваются её бёдра, как перекатывается из стороны в сторону подол её длинной юбки. Благодаря суровости середины зимы им с Илаем придётся остаться в Глубокодоме надолго, и его это радовало. Он повернулся к Илаю.

Лицо скалолаза было мрачным.

– Мика, – сказал он хрипло, – нам нужно поговорить.

– Мика, я тебе не отец.

– Я знаю, Илай… Мой отец давным-давно умер от лихорадки. И поскольку вы никогда не грозили мне ни ремнём, ни кулаком, я полагаю, что вы мне и не старший брат…

– Я вот что пытаюсь сказать. Мы с тобой друг другу не родня. Так что я не буду давать тебе никаких советов по-отечески. Здесь, в пустоши, ты сам за себя, и решение принимать тебе самому. Но… что-то тут не так, в этом Глубокодоме.

– Но что? Что не так? Илай, вы вспомнили о моём отце. Так вот, по сравнению с лачугой, в которой я вырос на равнинах, Глубокодом – это почти райский уголок. Каждый заботится не только о себе, но и о других, беспокоится об их нуждах и благе. Что в этом плохого?

– Я просто говорю, что-то тут не так.

– Кара говорила, нужно лишь научиться их обычаям.

– Так вот, судя по тому, что я видел, эти самые обычаи меня и беспокоят, Мика. Скажу тебе по собственному опыту, в Высокой стране осесть в одном месте надолго – дело очень затратное. То, что у тебя есть, ты должен защищать с помощью силы, в противном случае у тебя всё отберут те, кто сильнее и безжалостнее. Полагаю, строение вроде Глубокодома должно быть защищено куда лучше, чем кажется на первый взгляд. Может, здесь, внизу, оно и спрятано как следует, но это слишком лакомый кусок для мародёров, и частокол – не самая надёжная защита от суровых змееловов.

– Правда?

– Чистейшая. Вот почему я хотел бы как можно скорее продолжить путь, а не сидеть и ждать, когда они придут и найдут меня. Да, настоящую зиму лучше пережидать в укрытии. Это единственный способ выжить. Но я всегда предпочитал иметь собственное укрытие, а не отсиживаться в чужом…

– Но ведь в нашем-то укрытии нас и нашла беда, Илай. Может, неприятностей вообще никак нельзя избежать, и когда они происходят, лучше, чтобы вокруг тебя были люди. К тому же… мне здесь нравится.

– Тебе здесь нравится.

– Нравится, Илай. Очень.

– Я снова был там, Мика.

– В туннеле?

– В туннеле. Но на сей раз я спустился глубже, чем тогда. Понадобилась лампа…

– Совсем забыл, про одежду и всё это… Хотел сказать, Илай. Кара говорила, они приютили нескольких змееловов. Говорила, те оказались грубыми и жестокими, хотели опустошить их кладовые…

– И?

– И брат Килиан поговорил с ними. Настоял на том, чтобы они ушли.

– Настоял?

– Знаю, Илай, мне это тоже показалось странным. Не знаю, может, дело в его глазах. Вы сами видели, как он смотрит, – будто читает твои мысли. Думаю, он может убедить кого угодно в чём угодно, если захочет. Кара говорила, он дал змееловам чистую одежду вместо их поношенной, и они ушли своей дорогой.

– Может, и так, Мика. Может… И всё же, как я уже говорил, я прошёл дальше по туннелю. Я добрался до двери…

– До двери на склад?

– Не знаю, Мика.

– Вы не заглянули туда?

– Я не смог. Дверь была без ручки.

– Джуяра настаивала, чтоб я занялся твоим обучением, Мика. Она опасалась, что, если я этого не сделаю, то найдутся другие, которые научат тебя лишь плохому. Как красть, мучить и убивать…

– Я знаю. Вы уже говорили.

– Говорил. Но вот чего я не говорил тебе, Мика: для меня это поручение – большая честь. О, признаюсь, я принял это обязательство с оговорками. Даже с неохотой. Последним, что когда-либо приходило мне в голову, было посадить себе на шею какого-то зелёного юнца. Но ты быстро учился, с охотой, увлечённо, ты редко когда отчаивался, и я… я горжусь тем, какой ты стал, Мика, хоть и не всегда это показываю.

– Вы показываете, Илай. По-своему. И я благодарен вам за это.

– Нет нужды благодарить меня. Всё это исходит от тебя, Мика. Изнутри. Это вовсе не моя заслуга.

Какие бы трудности и лишения ты ни испытал в детстве, ты смог пойти верным путём…

– Вы так считаете?

– Я это знаю… Мика, я буду каждый день выходить наружу и проверять погоду, и как только она улучшится, я тут же покину Глубокодом, и неважно, кончится ли к тому времени настоящая зима. Если ты решишь уйти со мной, я буду рад. Ну а если ты не захочешь, то я с уважением отнесусь к твоему решению… сынок.

Каждый день следующие две недели Илай надевал свои зимние вещи и выходил наружу.

Каждый день – иногда через несколько часов, но чаще всего уже через несколько минут – он возвращался, мрачный и задумчивый.

– Всё ещё никаких улучшений, – говорил скалолаз; от этих слов на душе у Мики становилось легче, и он снова дышал полной грудью.

Но затем наступил день, которого Мика так боялся.

– Похоже, буря ослабевает, – сказал Илай. – Наконец-то. И небо на западе проясняется. Если хочешь, завтра утром мы можем отправиться в путь. – Илай сделал паузу. – По крайней мере, я отправлюсь…

Мика кивнул.

– Мне нужно подумать. Утро вечера мудренее, – сказал он.

На следующее утро Мика проснулся и обнаружил на краю матраса стопку аккуратно сложенной одежды. На мгновение его взгляд задержался на ней.

Это была его одежда. Его старая одежда. Он взял майку, которая оказалась безупречно чистой и пахла свежестью. Должно быть, Илай выстирал всё это для него: остальная одежда в стопке была такой же чистой.

Мика снял майку, которую дала ему Кара, и надел старую. Она была ему по размеру; он уже и забыл её хрустящую прохладу. Мика надел рубашку, штаны, и знакомое ощущение широких кожаных подтяжек на плечах каким-то образом придало ему уверенности. Он взял тяжёлую накидку из змеиной шкуры, которую носил вместо плаща. Илай немало потрудился над ней. Шкура была порезана и переделана в куртку, прошитую двойным швом по бокам, с серой подкладкой из домотканого полотна.

Мика надел её со смешанным чувством восторга и гордости. Это была прекрасная работа, и носить её было для него большой честью.