его и поблагодарила. Все это нанизывалось ему, и в 1933 он был сослан на первую ссылку 17-ти лет. [Впоследствии принял мученическую кончину]6. «Довольный»

Я была знакома в Ейске с одним высокопорядочным человеком, хозяином большого садоводства. У него отобрали оранжереи, которые теперь стояли пустыми, т. к. фруктовые деревья и цветы, за которые он получил не одну золотую медаль на выставках, были вырублены и сожжены. У него был свой дом небольшой и оставшийся маленький чудесный садик. В его семье все были верующие и горько оплакивали судьбу Государя и всей Царской Семьи. Иногда он не могь сдержаться и со слезами вспоминал о нем, конечно, только при своих, но одной ночью за ним пришли, арестовали и увезли. Месяца через два получено было известие, что он в Харькове в тюрьме вместе с бывшим воинским начальником г. Ейска. Через два года его освободили. Он вскоре заболел и умер, не будучи в состоянии вынести всего происходящего. Он мне рассказал один интересный и характерный для большевиков эпизод во время его заключения.

Помещались они в тесной общей камере, спали на грязных нарах и кормили их безжалостно голодно и плохо. Один раз тюремный начальник вызывает их обоих по фамилии и велит следовать за ним. Все знают, что когда вызывают без вещей, то это на расстрел, т. к. допросы давно были закончены. Ну, думаем, пришел и нам конец. Посадили не в черный ворон, а в автомобиль. Провезли несколько улиц и остановились перед хорошим домом. Повели по большому светлому коридору, отворили дверь и впустили в чистую комнату с двумя кроватями, покрытыми хорошими одеялами. У каждой кровати по столику и на нем спички и папиросы. С них сняли грязные тюремные одежды и одели в чистые халаты. Пока надзиратель не вышел и не запер за собой двери, мы могли только молча перебрасываться изумленными взглядами Когда же остались вдвоем, то стали ломать голову и делать предположения, что бы это могло означать Часов в 10 вечера принесли вкусный ужин изи двух блюд. Во время ужина отпирается дверь и входит тюремное начальство и два англичанина си переводчиком. Начальник к ним обращается и говорит: «Вот видите, в каких у нас находятся условиях интеллигентные арестованные. Спросите сами их, довольны ли они». Конечно, мы ответили что довольны. Англичане очень все похвалили и ушли. Через час нас одели опять в нашу грязную одежду и повезли обратно в ту же тюрьму, и ту же камеру. Всякие комментарии излишни.

28. Женщины-палачи

Мы жили в то время на квартире у простых и очень хороших людей. Они только недавно женились. Он был сын мелкого торговца, который за несколько лет перед тем умер.

Молодой хозяин как купеческий сын был уже обобран и разорен. Один раз ночью стучат мн в дверь. Приходит испуганная хозяйка и солдат ГПУ. «Идите, Вы будете понятой при обыске Ваших хозяев». Неприятное дело, но отказываться нельзя Обнинение предъявлено в том, что за отцом хозяина числилась небольшая недоимка, а потому постановлено конфисковать имущество у сына как наследника. Стали все описывать. Хозяева покорно молчали, все вещи вносились в протокол. Производивший обыск увидел на столике золотые часы, ловким, вероятно, привычным воровским движением он спрятал их в карман, это не ускользнуло от хозяина и он сказал: «Часы тоже должны быть в описи, почему Вы их спрятали?» Тогда представитель власти шепнул ему на ухо, но так, что и я слышала: «Скажи еще слово, тогда не обрадуешься, когда я с тобой посчитаюсь». Это был обычный прием, производивших именем закона обыск.

В 1926 году жизнь кругом и у всех становилась хуже рабской. Всякая собственность движимая и не движимая отбиралась. В Ейске при каждом домике—фруктовый сад. Большею частью абрикосовые и много персиковых деревьев. Весной комиссия пересчитала все деревья и наложила запрещение на снятие урожая. Владельцам разрешалось поднимать падалицу, и то только до времени, когда начнется государственный сбор. За городом строили консервный завод. Урожай в том году был исключительным. Завод ко времени сбора готов не был. Громадное количество подвод по наряду увозило стрясенные абрикосы. Абрикосы, никогда, между прочим, не трясут, а снимают осторожно, особенно, как в данном случае, когда они переспеют. Их тысячами пудов сваливали просто в кучи. На замечание опытных людей, что добро пропадеть даром, получался, как всегда, ответ, чтоб не учили, т. к. это их дело, а распорядителями, как везде, были или воры, или уголовники, почему-то везде был почет пастухам, совершенно безграмотным и тупым людям. Дня за три обобрали сады во всем городе. На другой день кучи громадные осели и потекли ручьи сока по всем направлениям. Понятно, что из всего вышло. Консервов не делали, и даже на уксус нельзя было использовать, т. к. не было бочек, и вся масса заплесневела и была уже сухая. Таких примеров не перечесть.

Когда еще мы жили в Нальчике, то ранней весной приехала агрономическая комиссия показательная, состоящая из безусых мальчищек, прошедших ускоренные курсы. Цель их приезда была научить кабардинцев и местных русских крестьян как надо сеять просо, а они его сеяли испокон века. Крёстьяне и кабардинцы просили дать им право сеять, как их столетиями научил опыт, но «ученая» молодежь не согласилась. Они решили так: «Мы посеем один показательный участок, а вы другой, увидим, у кого будет лучше». Вспахали, привезли семена. Крестьяне. шепчутся и в сторону посмеиваются, но сговорились и виду не показывать. Посеяли, разошлись. У крестьян на участке показались густые всходы, у комсомольцев ничего. У крестьян уже колосится просо, а у них голая земля. Что же оказалось: молодые агрономы посеяли не просо, а ободранное пшено. Конечно, смеяться можно было только в кулак или при плотно закрытых дверях, чтоб не оказаться в ГПУ. В то время уже происходили неслыханные безобразия. Всех не согласных с колхозами немедленно арестовывали. Стали обирать кулаков и ссылать в Сибирь, якобы, как нажившихся от эксплуатации рабочей силы. Кто были эти кулаки? Это были лучшие земельные труженики, которые не пропивали своего имущества, а работая от зари до зари, сумели себе и домик выстроить, и посадить несколько фруктовых деревьев, да в лучшем случае, иметь трех свиней и трех коров. Арестовывали и за двух коров, если у хозяина был работник. Когда прохожу теперь и вижу у крестьян в Германии, у самого бедного штук 6-7 коров, а у зажиточного и по нескольку десятков, то перед глазами встает безобразная картина советского разбоя. Начались аресты в самый разгар уборки урожая. Толпами сгоняли, как овец,