— Здрассьте, — спохватился я.

В деревне же принято со всеми здороваться, даже если не очень знаком.

— Здрасьте-здрасьте. Что, добегалси? Под конвоем домой привели? Говорила я мамке твоей, пороть тебя надо как сидорову козу. Вот, поглядите на результат. Позор-то какой.

Я бы послал бабку, но вовремя вспомнил, что я теперь комсомолец и просто хороший советский парень. Поэтому я лучезарно улыбнулся и оттёр мадам от дверей, к которым она бочком-бочком пробиралась вперёд меня. А тут как раз и щёлкнула задвижка изнутри.

— Здрасте, — кивнул я продавцу в белом фартуке и крахмальном чепце.

Прошёл внутрь. Пока я соображал, как тут всё устроено, поскольку полки с хлебом были в свободном доступе, а касса за стойкой с другой стороны, злыдня налетела на свежие буханки и начала их щупать одну за другой. Прямо рукой. Я выбрал булку, до которой она пока не дотянулась и вопросительно посмотрел на продавца.

— Одну берёшь? Ну подходи, чего как неродной? Ты давно вернулся?

— Вчера.

Продавец брякнула гирьку на весы, пощёлкала деревянными косточками счётов.

— Тридцать две копейки.

— Тридцать две? Почему столько? — пытался я понять. Ну я же точно помню!

— Кило, сто пятьдесят. Двадцать восемь копеек за килограмм. Посчитай сам.

— А… да, понял, извините. Можно я другую булку возьму, поменьше?

Было капец стыдно. Пришёл богач, полмагазина собирался скупить. Кто же знал, что тут по-другому считают.

— Много не хватает?

— Одной копейки.

— Ерунда, занесёшь потом.

— Спасибо, — поблагодарил я и свалил скорее от греха.

Не, Саня, надо баблом обзаводиться. Много, конечно, не нашикуешь, не те времена, но из-за копейки краснеть как-то стрёмно. Может, зря я самородок отдал? Глядишь, продал бы какой-нибудь Савелихе, был бы при деньгах.

— Саша! Санька! — окликнул меня женский голос, едва я отошёл от хлебного.

Вдоль по улице ко мне бежала девушка. Прямо бегом. На каблуках. Красная сумочка болтается, грудь задорно подпрыгивает, клёши развеваются. Ого, ты кто, красота?

— Саня, — выдохнула она и не сбавляя темпа схватила за руку и потащила в кусты.Среди зелени она кинулась обниматься и целовать меня. Ещё чуть-чуть, и раздеваться бы начала.

— Стой! Стой! Ты что творишь? — отодвинул я её.

Я же весь в этой красной помаде буду.

Мимо кто-то шёл, поэтому она затихла, чтобы не спалиться. Кусты-то так себе, жиденькие.

— А мне сказали, тебя под арестом привезли. Пацаны вчера приходили, тебя дома не было, мы решили, что ты в кутузке.

Пацаны приходили? Никого не видел. Наверное, я где-нибудь в яме сидел. Сдалась бы мне эта школота. Ну и ты, красота, тоже не в моём вкусе, спасибо за поцелуи, конечно, но мы должны расстаться. Помаду теперь стирать, и платка опять нет.

— Извини, мне надо домой, — потряс я буханкой хлеба и полез из зарослей наружу.

— Ты что? Случилось чего? — захлопала она ресницами. Боевая раскраска угрожающе скривилась. — Саша! Ты со мной разговаривать не хочешь? Думаешь, это я милицию навела?

— Нет, — ответил я сразу на все её вопросы. Не случилось, не хочу, не думаю. — Мне некогда, в участок вызывают.

Девочка охнула, зажав ладонью рот, но преследование не прекратила.

— Саша, Саша, это точно не я, и из наших никто тебя не сдавал.

— Ага, — буркнул я, подходя к своему забору.

— Ты мне не веришь?

— Верю. Пока.

— Ну ты на танцы придёшь сегодня?

У них ещё и танцы. Но мне вообще не до них. Я прошёл за калитку, больше не оглядываясь. Топай, детка, домой.

Глава 11

— Дети, у меня чудесная новость, — торжественно провозгласила мать за столом. — Подошла моя очередь на телевизор. Говорят, уже завезли, с той недели выкупать можно.

— Нам телевизор привезут? Ура! — завизжали младшие.

— Вот дура, — от души ответил я. — Лучше бы холодильник купила.

— Что ты говоришь, Саша? Дети, не орите, не слышно ничего.

— Говорю, холодильник нужнее.

— Зачем? Ледник есть. А телевизор все хотят. Ты же первый просил.

— А деньги?

— Я хотела из тех взять… ну ты понимаешь.

Понимаю. Денежки самим нужны. Тема золота прямо становится актуальной, иначе мне не на что будет свалить отсюда подальше. Спрошу-ка я у бати, что говорит закон о вольноприносительском золоте. Очень мне хочется обогатить родину, и самому подзаработать.

— Саня! Швед!

Под окном свистнули и метко запустили в стекло мелкий камешек.

— Тут как тут! Не вздумай выходить! — погрозила мне мать. Как будто я уже бегу и галоши теряю.

В калитку постучали, и пёс залился лаем, сигналя о нежданных гостях.

— Я сейчас им всё скажу, дружкам твоим. Не успел приехать, уже под дверью.

— Валяй, разрешаю им сказать, что меня нет. Я умер, — великодушно махнул я рукой.

— Тьфу-тьфу! Что ты такое говоришь? Умер.

Увы, мать, так и есть. Твой драгоценный Саша, от которого тебе одни беды и нервы, скончался где-то у подножия Патомского кратера. И мне его, если честно, совсем не жаль. И дружки его, как и подружки, пусть лесом идут. Мне к бате пора. Десятый час вовсю, поди на работе заждался. Как бы не удумал чего без меня. Глаз да глаз за ним нужен.

— Идите-идите. Не выйдет Саня, занят он, — громко возглашала матушка.

— Тёть Аля, нам на пять минуточек. Два слова буквально.

— Не выйдет, кому сказано!

Что-то вы, люди, которых я не знаю, уже напрягать начали. Все чего-то от меня хотят.

Когда я вышел за ограду, пацаны были уже в конце улицы. Меня они заметили, но я махнул им, чтобы валили по своим делам.

Участок милиции располагался в деревянном здании с решётками на окнах. Надеюсь, батя уже на месте. Внутри меня ждал скучный казённый интерьер, который оживлял бюст Дзержинского на столе и портрет Брежнева на стене. Вышарканные полы, стены, покрашенные синей краской, белые занавески на окнах. Стол обычный, даже в наши дни такие иногда встречаются где-нибудь в глуши. Сейф с торчащим ключом в скважине. Карта района — ценная вещь, кстати. Выцветшие плакаты, вымпел, графики какие-то.

— Опаздываешь, — буднично прокомментировал он моё явление. — Думал, идти за тобой придётся. Садись.

— У меня насыщенная семейная жизнь.