Затем начались судебные процессы и над матросами. Из 760 человек, привлеченных к суду, к смертной казни были приговорены 19 человек. Всего по четырем процессам участников восстания в Кронштадте было казнено 36 человек, на каторгу сослано 130 человек, в тюрьмы гражданского и военного ведомства заключено 316 человек, отдано в исправительно–арестантские отделения — 935 человек. Более тысячи арестованных были оправданы.

Казнь матросов состоялась 21 сентября на форту «Литке». Вот как описывал эту казнь историк С. Найда: «За полтора часа до казни матросов портовое судно „Работник“ доставил их на батарею „Литке“. На месте, предназначенном для казни, было вкопано два столба на расстоянии 20 сажен один от другого. Между столбами был натянут канат на высоте в половину человеческого роста. Осужденных подвели к канату и привязали.

Матросы стрелковой роты, которая должна была расстрелять осужденных, стояли, понурив головы. Им было стыдно и страшно встретиться глазами со своими товарищами, осужденными на казнь и теперь стоявшими у каната. Впрочем, командование мало надеялось на матросов стрелковой роты: им выдали только по два патрона. Причем они были окружены стоявшими с винтовками наперевес ротами Егерского, Финляндского и Енисейского полков. Сзади же солдат были установлены заряженные пулеметы, у которых находились офицеры.

За полчаса до казни началось чтение смертного приговора, но кто–то из осужденных на первых же словах оборвал чтение возгласом: „Довольно! Долго вы будете нас мучить?“ — и запел „Вы жертвою пали в борьбе роковой“…

Песню подхватили все осужденные, и мощные звуки революционного похоронного марша, как раскаты грома, разнес над старым фортом предрассветный ветер. Песня смертников оживила окаменелые лица стрелков. Ряды на мгновенье заколебались, а песня все громче и громче вырывалась из самого сердца обреченных. Песней они прощались с жизнью и звали живых к борьбе с самодержавием.

Заметив, что мужество и революционная песня осужденных внесли колебания в ряды солдат, начальство прекратило чтение приговора и поспешно послало к осужденным попа. Матросы отказались от его услуг. Они же наотрез отказывались надевать мешки и требовали не завязывать глаза перед расстрелом. Но им в этой последней просьбе отказали, ссылаясь на закон.

В последние минуты приговоренные призывали матросов и солдат отомстить за них. Матросы, надевавшие мешки на своих товарищей, преодолев чувство страха перед начальством, плакали. Расстрелом руководил палач комендант Кронштадтской крепости генерал Адлерберг. Первым залпом были убиты только 3–4 человека, многие были ранены, несколько человек остались невредимы. Исполнители казни едва держались на ногах от волнения и не могли метко целиться. Убитые и тяжелораненые, падая, тянули канат к земле. Легкораненые пытались подняться. Но канат притягивал их к земле. Раздавались стоны, крики и проклятия. После второго залпа несколько человек еще были живы. Тогда Адлерберг приказал выдать матросам патроны и добивать осужденных поодиночке. Началась беспорядочная стрельба. Наконец, крики и стоны замерли. Побоище окончилось. Казненных стали укладывать в парусиновые мешки, чтобы сбросить с грузом в море. Но мешков оказалось мало, и тогда в один мешок стали запихивать по нескольку трупов. Вдруг раздался крик умирающего: „Братцы! Добейте, ведь я еще жив“. Выстрелом в упор покончили и с этим несчастным. Мешки с расстрелянными погрузили на пароход, отвезли за Толбухин маяк и сбросили в море».

«Кронштадтские рыбаки, — сообщалось в газете „Казарма“, — стали все чаще и чаще вылавливать сетями трупы матросов. Одежда на них матросская, ноги босые. Рыбаки боятся ответственности и, выловивши труп, бросают его снова в море. Несколько трупов расстрелянных моряков прибило к берегу у царского дворца в Петергофе».

Разумеется, описание любой казни всегда тяжело читать, казнь она и есть казнь. То, что казнимые вели себя достойно перед лицом смерти, вполне реально, ведь они были все же русскими людьми. То, что казнили неумело, тоже похоже на правду, так как стреляли в мятежников не профессиональные палачи, а назначенные караульные матросы. Не верится лишь в то, что тела погибших просто кидались в море, чтобы их потом прибивало к берегу или их вылавливали рыбаки. Последнее — это очередная легенда–страшилка для обывателей.

Как и после событий в Свеаборге, в поражении эсеры обвинили эсдеков, а эсдеки — эсеров. Из хроники восстания, написанной в советское время: «Власти заранее знали о выступлении и подготовились к нему. Эсеры обещали поддержку солдат–енисейцев, также они обещали, что их сторонник надзиратель следственной тюрьмы Петрушкевич выпустит из тюрьмы 400 арестованных матросов и солдат, которые поднимут енисейцев. Впоследствии этот Петрушкевич оказался провокатором, который все рассказал начальству».

Поразительно, но вождь партии большевиков В. И. Ленин почему–то в отличие от всех остальной России не понял, что Свеаборг и Кронштадт — это последние искры затухающей революции. В газете «Пролетарий» № 1, 21 августа 1906 года в своей статье «Перед бурей» (которую куда правильней было бы назвать «После бури») он писал: «Свеаборг и Кронштадт показали настроение войска. Настроение, по всем признакам, нарастает. Взрыв неминуем и, может быть, недалек. Мы стоим, по всем признакам, накануне великой борьбы». Но кто когда–нибудь не ошибался.

Пожалуй, самая длинная улица в сегодняшнем Кронштадте — улица Восстания. Бывая в Кронштадте, я всегда прохожу по ней. В честь какого восстания названа улица, в точности не ясно. Может, в честь мятежа 1905 года, может, в честь восстания 1906 года, может, в честь событий года 1912 года, может, в честь кровавых событий февраля 1917 года, а может, и в честь трагедии февраля 1921 года. Против кого только ни восставали в Кронштадте: против царя, против Временного правительства и, наконец, против советской власти! Скорее всего, улица названа в честь всех восстаний сразу. Это памятник и участникам всех мятежей и их жертвам.

Однако нам пора вернуться к главной теме нашего повествования — к мятежу на броненосном крейсере «Память Азова». Корабли эскадры капитана 1–го ранга И. Ф. Бострема только закончили подавление мятежа в Свеаборге, когда было получено тревожное сообщение о новом мятеже, на этот раз на «Памяти Азова». На всех порах корабли немедленно устремились навстречу мятежному крейсеру. Но все закончилось раньше подхода кораблей. Придя на рейд Ревеля, они окружили «Память Азова». Тогда же Иван Федорович Бострем получил и указание организовать следствие и суд над мятежниками. Бострем ответил телеграммой, что не может этого сделать, так как «Память Азова» не входит в состав его эскадры, а является флагманом учебно–артиллерийского отряда. Бирилев немедленно шлет ответ — приказ о включении крейсера в состав практической эскадры Бострема. Теперь командующий эскадрой уже имел право привлекать мятежников к ответственности за содеянное. Судить мятежников было решено на основании 90–й статьи военно–морского устава о наказаниях, которой предусматривал суд «особой комиссии». Эта комиссия назначалась командующим эскадрой из числа корабельных офицеров. По сути, это был военно–полевой суд, который проводился в сжатые сроки, да и приговоры выносились такими судами нешуточные. Утверждение приговоров осуществлялось на месте командующим эскадрой. При этом не предусматривалось и никакой кассации. Получив все полномочия, Бострем немедленно приступил к дознанию. Сначала планировали всех арестованных доставить на один из кораблей эскадры, но потом от этого отказались. Численность арестованных составляла 260 человек (в ходе дознания большую часть матросов сразу освободили), разместить такое количество подследственных на одном корабле не представлялось возможным. По этой причине и дознание, и суд было решено проводить в Ревеле. Зачинщиков разместили в губернской тюрьме в замке на Вышгороде и в башне Толстая Маргарита, менее виновных — в казармах 90–го пехотного Онежского полка. Дознание велось ускоренными темпами, и было закончено уже через неделю. Вина мятежников была столь очевидна, свидетелей также хватало. Руководил следствием срочно прибывший из Петербурга главный военно–морской прокурор. После проведения следствия были освобождены еще 169 человек, чья вина не была доказана. В суд были переданы дела на 91 человека. Остальным было велено забрать свои личные вещи с корабля, после чего их отправили на транспорте «Лахта» в Кронштадт.