• вечные дорожные пробки;

• шум и беспорядок;

• перемещения по городу занимают уйму времени;

• грязь на улицах;

• дефицит жилья и его заоблачная стоимость;

• ненадежность зданий и их внезапное обрушение;

• бесконтрольная иммиграция;

• небезопасность ночной жизни.

Мы видели, что, как и сегодня, перемещаться в Риме было проблемой. И это несмотря на знаменитый закон, изданный Цезарем в 45 году до нашей эры, согласно которому допускалось только движение транспортных средств государственного значения (об этом мы уже говорили), и запрещалось движение частного транспорта от рассвета до заката. Но, как и в наше время, и у римлян некоторые чиновники и «привилегированные лица» могли пользоваться личным транспортом… Уровень шума на улицах и в переулках был еще одной проблемой. Вот что говорит Марциал про римский шум: «В Риме не найти уголка, где бы бедняга мог отдохнуть. По утрам тебе не дают жизни школьные учителя, по ночам – булочники, весь день звенят молотками медники. Тут меняла трясет свой грязный столик со стопкой Нероновых монет… Там ювелир стучит блестящим молоточком по испанскому золоту… Беспрерывно голосят почитатели Беллоны [божество войны]; потерпевший кораблекрушение, спасшийся, уцепившись за обломок доски, без конца твердит свою историю; подученный матерью еврейский мальчик клянчит милостыню; продавец спичек со слезящимися глазами нахваливает свой товар…» Ему вторит Ювенал, предлагая свой ответ на вопрос: «Какой съемный дом позволит спать в Риме? Лишь тот, что можно нанять, располагая большими средствами».

Сегодня перемещения по Риму даже на небольшие расстояния отнимают много времени; город парализован автомобильными пробками. То же происходило и в императорском Риме, хотя на улицах были только люди, а не транспортные средства.

Некоторые авторы жалуются, что не могут попасть на две встречи за одно утро, потому что не успевают за это время преодолеть нужное расстояние.

«Мигранты» в то время были подлинной проблемой. Ювенал заявляет, что они буквально заполонили город и что сирийская река Оронт уже давно впадает в Тибр, «принося с собой язык и обычаи, флейтистов, косые струны, экзотические барабаны и девушек, вынужденных заниматься проституцией в окрестностях цирка». Нельзя не отметить ужасающие параллели с современной славянской проституцией. Как сегодня чаще, чем в других местах, мигрантов и иностранцев можно встретить на вокзале, так и в то время подобным местом был район вокруг Аппиевой и Остийской дорог. Через эти дороги попадали в город все чужестранцы, прибывавшие из Восточного Средиземноморья и из Африки: они высаживались с судов в портах Брундизия, Путеол и Остии, а затем пешком добирались до столицы. Конечно, прибытие всех этих чужаков (среди которых были и римские граждане, привлеченные возможностями большого города), влекло за собой увеличение арендной платы, которая, как мы уже говорили, в четыре раза превышала средние показатели по Италии. Результатом этого был бурный рост нелегального строительства; как грибы вырастали огромные бараки, выстроенные наспех и небрежно из бросовых материалов. Следствием этого были частые падения домов. Ювенал ясно говорит о том, что город «по большей части держится на хрупких балках», и заявляет, что «когда управляющий домом замазывает старую трещину, то велит нам спать спокойно, но опасность продолжает нависать над нашими головами». Из-за грязи многие уголки и переулки Рима напоминают некоторые города Центральной Азии, где часто приходится ходить по разного рода нечистотам, от бутылок до гнилых овощей. «В одну сторону от вас отскакивает плешивая собака, в другую – свинья, покрытая грязью», – говорит Гораций. Ну и наконец, ночная небезопасность, до сих пор остающаяся проблемой: к счастью, не в такой степени, как в императорском Риме, где, если Ювенал не сгущает краски, «ты бы мог прослыть беспечным, если б пошел в гости на ужин, не составив завещания»!

Разгуливая по городу, мы набрели на необычную площадь. Вон она, виднеется в конце улицы. Размеры ее невелики, но по оживленному движению людей можно догадаться, что здесь происходит что-то очень важное. Мы со все большим трудом прокладываем себе дорогу в толпе, как на рынке. В нашу сторону движется хорошо одетый мужчина, расталкивая всех перед собой. Он невысокого роста, полноватый, движения его резкие и бесцеремонные. Мы догадываемся, что перед нами никак не патриций, а скорее бывший раб, ныне свободный, перещеголявший своего бывшего господина в агрессивности. С изумлением мы замечаем, что он тащит за собой на веревке другого человека, на котором из одежды лишь набедренная повязка: светловолосого, высокого, мускулистого юношу. Коротышка резко оборачивается и кричит юноше поторапливаться, угрожающе размахивая плеткой. Тот хотя и мог бы легко разделаться с ним (разница в телосложении впечатляющая!), однако никак не реагирует, у него связаны руки, взгляд покорно опущен к земле. Юноша молча прибавляет шаг и проходит мимо нас, в его глазах лишь смирение, в ожидании своей новой судьбы. Он наверняка из европейских варваров, но трудно сказать, с какой границы его привезли: возможно, из-за Рейна, а может быть, из-за Дуная или же из недавно завоеванной Дакии, кто знает. Единственное, что мы теперь наверняка знаем, – это то, что происходит на этой маленькой площади: там торгуют людьми.

Мир, в который мы вступаем, чужд нашей культуре, и тем не менее он существовал в течение тысячелетий в самых разных цивилизациях, от Китая до государств ацтеков (у которых на рынках были особые ряды, где продавали пленных для совершения человеческих жертвоприношений…). В Европе рабство существовало до римлян и продолжалось на протяжении столетий после падения Рима, вплоть до эпохи Возрождения и даже позднее. В определенный момент его запретили в отношении христиан, но продолжали применять к нехристианам, в частности к мусульманам.

Шаг за шагом, перед нашими глазами разворачивается сцена, от которой лишаешься дара речи. На стоящих в ряд деревянных помостах выставлен на продажу «человеческий товар»: мужчины, женщины, дети. У каждого на шее табличка с описанием, будто это бутылки с вином или маслом в супермаркете. На них работорговцы-«мангоны» (mangones) несколькими словами обозначают их происхождение, достоинства и некоторые недостатки. Прочтем: «Нубия, силач, ест мало, покорный», «Галлия, булочник и кондитер, способен к любой работе, крив на один глаз» или «Ученый, знает греческий, служил на Востоке важному семейству, подходит для обучения философии и чтения стихов на пирах». А вот еще: «Дочь дакийского правителя, девственница, домашняя прислуга, прекрасно согреет постель». Какова доля истины в этих надписях? Римляне знают, что «мангонам» не стоит доверять, ведь они готовы на все ради наживы, поэтому будут смягчать недостатки и скрывать «искусными трюками все, на что неприятно смотреть», как говорил Сенека…

Рабы выглядят невозмутимыми. Глаза под шапкой рыжих или черных курчавых волос, кажется, не выражают ни протеста, ни гнева, ни отчаяния. А ведь за каждым из них трагическая судьба, приведшая их сюда. Рабы покорно ждут своей участи. На многих лицах страх. Что с ними будет? Быть может, они попадут в особняк патриция, в штат его домашней прислуги? Это хорошая перспектива, потому что, если не считать возможной сексуальной эксплуатации, есть надежда однажды получить свободу, со значительными преимуществами в случае, если хозяин богат. Иначе будет, если они попадут в лавку, где их заставят таскать тяжелые тюки под присмотром бывшего раба – хозяина-надсмотрщика. Но бывает и хуже. Например, оказаться в борделе. Человек, родившийся и живший с определенным достоинством, подчинявшийся определенным общественным порядкам, неожиданно превращается в простой предмет сексуального пользования вплоть до его «поломки» или «непригодности» (истощение, болезни или утрата первоначальной красоты). И это не самое худшее. Куда тяжелее – попасть в каменоломни или в сельское имение богатого патриция. Сельские рабы, как известно, живут в самых тяжелых условиях, изнуряемые голодом, частыми побоями, нещадной эксплуатацией…