– Нет, хорошо сказал, – возразил Никита. – Немного прямолинейно, грубовато, по-солдафонски, но все равно хорошо. Мне понравилось. Будем ждать ответного заявления.

В своем ответном заявлении люди на катере в «выражениях» не стеснялись. «Fire!» – проорал разгневанный голос, и на борт несчастного контейнеровоза обрушилась лавина свинца! Грохот воцарился немилосердный. Пули стучали по ржавому железу, выли над головой. Платон, собравшийся подняться и показать-таки посетителям средний палец, плашмя повалился обратно, закрыл голову руками. Выла и каталась по палубе Даша, смертельно бледный Котов, из последних сил пытавшийся сохранить достоинство, прикрывал ее собой – хотя это было ни к чему, пули не мины, по навесной траектории не летают…

Это была бессмысленная демонстрация силы, пустое бряцанье «понтами». Накал стрельбы стал стихать, воздух рвали отдельные автоматные очереди, не доставляющие беспокойства. Никита оторвался от палубы, обиженно сморщил испачканную физиономию.

– Не уважают российский спецназ, зазнались…

– «Ну вот и пообедал», – подумал удав», – злобно хохотнул Крамер. – Послушайте, мужики, а не слишком ли амбициозную они ставят себе задачу? На абордаж пойдут? Или эсминец через часок подтянется?

– У них время «Х», у нас время «Ч», – выплюнул посеревший, донельзя разозленный Платон. – Неужто резину потянем, командир?

– Не высовываться, – приказал Глеб.

И только он это сказал, как Никита подпрыгнул, помаячил несколько мгновений над бортом, качаясь, как маятник, и рухнул обратно, пыхтя, как пароход, и обливаясь потом. Запоздало протрещала очередь, рой рассерженных пуль умчался в небо.

– Я кому сказал? – рассвирепел Глеб. Он как раз собирался проделать то, что проделал Никита!

– Прости, забыл, что мы пацифисты, – сконфуженно буркнул непослушный офицер. – Знаешь, командир, я после сегодняшнего дня больше не мечтаю о путешествиях и приключениях. Надоело все. Покоя хочется, домой, в снега. А теперь последние новости. На палубе катера толпятся человек пятнадцать. Все таращат в нас стволы и уже не прячутся. Какой-то негр снимает происходящее на сотовый телефон – вполне в духе времени, будет показывать жене и корешам и хвастаться, как они с мужиками уделали российский спецназ. Моторист заводит двигатель – бурлит вода за кормой. Скоро катер развернется и подойдет к нам вплотную… – Он сделал паузу и прислушался к гудению мотора. – Впрочем, уже подходит. Не знаю, какие у парней имеются средства для ведения абордажного боя, но, вероятно, что-то имеется. Перегнуться через борт, чтобы прицелиться, они нам не дадут. А теперь традиционный наказуемый вопрос, товарищ капитан третьего ранга…

– Гранаты к бою, – приказал Глеб.

– Да уж сообразили, не дурнее некоторых… – ворчал Платон, вытряхивая на палубу содержимое подсумка и вооружаясь слабенькой наступательной «РГД». – Хотя вот так помощнее будет… – Он присовокупил к первой вторую и задумчиво уставился на них, не зная, чем связать – клейкая лента в «набор юного спецназовца» не входила.

– А кто-то троицу любит, – спохватился Глеб, извлекая из подсумка увесистую и опасную «лимонку» «Ф-1». – Теперь наверняка помощнее будет…

Он схватил кусок проржавевшей стальной проволоки – голь на выдумки хитра! – принялся неловко скручивать гранаты в одну связку. Руки дрожали, они разваливались, он нервничал, психовал. А за бортом уже гортанно перекрикивались люди, что-то заскрипело, ударившись в борт.

– К черту! – теряя терпение, прохрипел Крамер, стащил с головы пропотевшую шапку, отобрал у Глеба гранаты, сунул их внутрь, а у одной оторвал чеку и зажал рычаг, чтобы боек взрывателя раньше времени не ударил по капсюлю. Всполошился Платон, привстал на колени, принялся поддерживать снизу головной убор.

– Мужики, вы, ей-богу, какой-то херней страдаете…

– Я их отвлеку, – осенило Никиту, он рухнул плашмя под борт и пополз, виляя задницей, в сторону надстройки. По дороге ткнулся в скрючившуюся Ольгу, которая безостановочно моргала и, кажется, превращалась в живого человека, хотя сложившаяся ситуация требовала ровно обратного. – Женщина, подвиньтесь, – возмутился Никита, – вы мешаете работать.

– Хорошо, хоть женщиной назвал, а не мужчиной… – пробормотала Ольга, прижимаясь к борту.

А дальше снова началась свистопляска! Склонностью к самопожертвованию Никита Бородач не отличался, но в этот час… еще как отличился! Он стремительно отдалялся, рассчитывая уйти подальше. Терпения не хватало, привстал, засеменил на корточках. Тридцать, сорок метров дистанция! И вдруг подпрыгнул, перегнулся через борт и с восторженным воплем:

– Что, уродцы, не ожидали?! – принялся стрелять короткими очередями.

И теперь уже все внимание прибывающих перекочевало на Никиту. Он в кого-то попал, ругался и стонал раненый, испуганно орали остальные, явно не знакомые с тактикой действия специальных сил морской разведки (а тактика простая – путайся сам, чтобы других запутать), и развернулись больше дюжины стволов, разразилась беспорядочная стрельба. Никита уже присел на корточки – все в порядке с инстинктом самосохранения, а в борт колотился разозленный свинцовый рой. Вырос Крамер, перегнулся через борт и сбросил шапку, переполненную «попутным грузом», на палубу приклеившегося к контейнеровозу катера. «Ну, тупые…» – подумал Глеб.

– Жалко шапку, – шмыгнув носом, посетовал Крамер, падая обратно на палубу. – И как ее носить после этого?

Контакт «посылки» с палубой совпал с нестройным хоровым пением. Рвануло смачно, ударно. От шапки, надо думать, осталось немного. Дрогнуло стальное брюхо многострадального контейнеровоза. Вопли, крики боли – можно представить, как там расшвыривало людей… Ну, тупые! Вскочили дружно, без команды, ударили в три ствола. И Никита на задворках подтянулся, его сразил приступ беспричинного веселья, ржал, как припадочный, разряжая магазин за магазином… А у катера и его бестолковой команды возникли нешуточные проблемы. Осколки покорежили надстройку, выломали леер, в носовой части палубы зияла дыра. Несколько тел, в которых было трудно заподозрить живых, валялись в живописных позах. Полз по извилистой траектории раненый, держась за живот и оглашая округу горловым пением. Несколько выживших спрятались за надстройку, еще человека четыре толкались у люка, отпихивая друг дружку. Спрыгнул один, спрыгнул другой. Из раскуроченного проема выскочил взбудораженный блондин, стал орать на разбегающихся подчиненных – он глотал слова, тараторил что-то невнятное, и Глеб практически не понимал, к чему он там взывал.

– Не, мужики, мы, конечно, ни на что не намекаем! – хохотал Платон, поливая огнем собравшихся у люка. – Но если хоть одна сука еще приблизится к этому кораблю… Пипец, парни, у нас на ужин сегодня пушечное мясо!!!

Еще один из вояк успел спрыгнуть в люк… впрочем, и второй повалился за ним, напичканный до отвала свинцом. Блондин споткнулся, заработал всеми конечностями, как паук, вкатился обратно в надстройку. Рубка и ее содержимое не получили значительных повреждений – как и ходовая часть. Двигатель работал, катер неуклюже отвалил от контейнеровоза и с креном на правый бок начал уходить. Из пробоины в палубе тянулся сизый дымок, который очень быстро стал черным, уплотнился и повалил столбом, окутав ковыляющую посудину. На палубе уже никто не появлялся.