Я еще не успел закончить, а у Ренны уже родился план действий. В те дни, что мне придется провести я Японии, Дженни будет находиться на явочной квартире ФБР, допуск к которой иногда получало полицейское управление Сан-Франциско. Ренна приставит к ней женщину-офицера, чтобы та приглядывала за девочкой и не давала скучать. В глубоко законспирированном месте и под круглосуточной охраной моей дочери никто не сможет угрожать, и я займусь своим расследованием без постоянной тревоги за нее. Вероятно, подобные меры предосторожности окажутся излишними, но в данном случае я бы ни за что не согласился на меньшее, и, к счастью, Ренна был в этом полностью со мной согласен.

Под покровом темноты, тихо попрощавшись с Керри Лу и Лайзой Майерс, мы с Дженни добрались до дома, где жил лейтенант. Я еще не успел заглушить двигатель, а Ренна уже вышел нас встречать.

Мириам увела Дженни в дом, угостила горячим шоколадом, а Ренна отвел меня в сторону поговорить. Объяснил, что совершенно обыкновенная с виду машина прибудет сюда через полчаса, чтобы отвезти Дженни в убежище ФБР. Прикрытие обеспечат люди во втором автомобиле. Вот почему с точки зрения безопасности мне было бы лучше попрощаться с дочерью прямо сейчас.

По дороге я уже подготовил Дженни к временным переменам в ее жизни. Мол, она ненадолго переедет в «забавный дом, о котором никто-никто не знает». Там она сможет целыми днями играть, смотреть телевизор, сколько душе угодно, а не час в день, как было у нас заведено. Но только при условии, что она пока не будет посещать летнюю школу и не станет звонить своим друзьям все время, что мне придется провести в Японии. Зато сможет видеться с детьми Ренны – Кристиной и Джоуи, которые будут навещать ее раз в два дня. Но дочь стала тянуть меня за руку, требуя объяснений, почему мне опять понадобилось уезжать от нее.

– Ты же знаешь, как много мне приходится путешествовать по работе, но я вернусь очень скоро, – сказал я, втайне радуясь, что Дженни не пристала с расспросами, почему ей нужно переезжать в какой-то «забавный дом» вместо того, чтобы остаться у Лайзы.

– А как скоро?

– Примерно через неделю.

– Это очень долго, – насупилась дочь.

Подобный разговор повторялся у нас с вариациями перед каждым моим отъездом. И если бы я ответил – «два дня», реакция оказалась бы такой же.

– А ты не можешь остаться? Все-таки у меня летние каникулы.

Зная, что она хочет услышать мои извинения, я широко улыбнулся, а потом перетащил ее к себе на колени, усадив за руль.

– Хочешь вести машину? – спросил я.

– Не пытайся перевести разговор на другую тему.

– Ну, для этого ты у меня слишком умная. Я могу только обещать, что постараюсь все закончить как можно быстрее. И что буду звонить.

– А еще пообещай, что будешь осторожен с китайцами.

– Клянусь!

Но Дженни все равно прочитала целую лекцию, как мне следует себя вести в поездке. А в это время мне прислал электронное письмо Хара.

Уже опаздывая, я поспешно вернулся домой, закончил сборы, перезагрузил послание от Хары из компьютера в мобильный телефон, чтобы прочитать позже, и снова сел за руль «катласса», взяв курс на аэропорт Сан-Франциско. Оставив машину на долговременной стоянке, я успел занять место в самолете, вылетавшем в Нариту[5], попросил чашку зеленого чая с рисовым печеньем и погрузился в чтение информации, присланной Харой о членах своей семьи.

Украшенный логотипом компании «Комптел Ниппон» с девизом: «С нами будущее наступает быстрее!», этот документ не содержал ничего, кроме имен, адресов, сжатых биографий и короткого списка американских знакомых, но все это полиция Сан-Франциско давно получила сама по паспортным данным и через коллег в токийском управлении полиции. Человек, владеющий самой крупной в Японии телекоммуникационной компанией, потратил сорок с лишним часов, а в результате прислал мне пшик под красивым девизом.

Впрочем, я уже не раз сталкивался с типично японской волокитой, чтобы не распознать ее. Возникал вопрос, с какой целью он тянул резину? В Японии почти ничто не делалось прямо и бесхитростно, а понять причину зачастую так и не удавалось. Когда «Великое землетрясение в Хансине» 1995 года сровняло с землей Кобе и многие сотни людей оказались в ловушке под завалами, группа спасателей из Швейцарии прибыла на место трагедии раньше, чем премьер-министр Японии, находившийся в часе лёта оттуда.

Почему? Просто местные политики, озабоченные собственными карьерами, предпочли отсиживаться на своих местах. В стране, где хорошая работа является чем-то само собой разумеющимся, за нее невозможно получить похвалу. Зато твои недруги мгновенно цепляются за любую совершенную тобой ошибку. А потому бюрократы всегда делают вид, будто страшно озабочены любыми мелочами, связанными с событием, но не предпринимают никаких решительных шагов. Как объяснил мне один японский приятель, у них, как нигде больше, инициатива наказуема. Бездействие спасает от критики. Если ты не принял никакого важного решения, никто потом не обвинит тебя в ошибке.

Много часов после землетрясения никто и не думал браться за тушение пожаров и разбор завалов. Сотни японцев бессмысленно погибли, не дождавшись помощи, и еще сотни тихо угасли на койках центров экстренной медицинской помощи, потому что необходимые им медикаменты оставались под замком и ни один правительственный чиновник не осмеливался взять на себя ответственность и разрешить срочно раздать их врачам. Медики, добровольцы, солдаты японских сил национальной самообороны праздно сидели и напрасно дожидались приказа действовать. Телефонная связь полностью оборвалась, и мне оставалось лишь гадать, какова оказалась судьба Кийоши Танаки, моего давнего школьного друга из Токио, который женился на однокласснице, а потом уехал работать в Кобе. Их единственный сын Шоджи был моим крестником.

Позже соседи рассказали мне, что Шоджи и его мать погибли в огне пожара, вспыхнувшего только через пятнадцать часов после катастрофы, хотя спасатели могли бы помочь им выбраться из-под завала, если бы им вовремя доставили необходимое техническое оборудование. А сам Кийоши умер, дожидаясь переливания крови, запасы которой увязли где-то в переписке между бюрократами министерства здравоохранения и социального обеспечения.

Вот вам пример японской волокиты, принявшей поистине гротескные формы. В различных вариантах мир наблюдал ее не раз в более отдаленном прошлом, как снова стал ее свидетелем после цунами в Фукусиме и аварии на атомной электростанции. И, уверен, она даст о себе знать. Человеческая жизнь не ценится в Японии, в особенности если речь идет о представителях низших сословий, кем и являлись для политиков жители Кобе. Неписаное правило гласит: если весь мир смотрит на тебя, то поспешность действий покажется со стороны проявлением паники и слабости, недостатка мудрости и зрелости. А утратить видимость чувства собственного достоинства – это ли не самая непростительная ошибка?

От внезапной турбулентности на открытом передо мной столике затрясло чашку с чаем. Я посмотрел в иллюминатор и заметил в отдалении гряду грозовых туч. Хара, конечно же, не пытался спрятаться от того, что произошло в «Маленькой Японии», но и вел себя весьма своеобразно. Оставалось только гадать почему. Никаких объяснений в голову не приходило, но поскольку в Токио мне предстояла личная встреча с магнатом, я оставил попытки понять его поведение и стал раздумывать над странной загадкой, которую мне задала Дженни, пока мы ехали по пустынным улицам Сан-Франциско к дому Ренны.