В музее их, по всей вероятности, давно ждали дежурившие в воскресенье работники. Вместе с ними Олег с Георгием неторопливым шагом обошли все здание. Внимательно осмотрели, само собой разумеется, полотна современных узбекских художников, восхищались и многими работами старых мастеров республики, затаив дыхание, слушали «для проформы» всевозможные истории и байки местного экскурсовода. А уж потом попросили директора предоставить им возможность самим походить по музею и спешно направились к увиденной в самом начале просмотра «Купальщице» работы, как сообщила им руководившая экскурсией кандидат искусствоведения Инесса Бертина, известного итальянского художника, уроженца Рима Андрея Беллоли.

По словам искусствоведа Инессы Бертиной, Андрей Беллоли приехал в Россию в конце пятидесятых годов девятнадцатого века и не только прославился своими работами по декоративной живописи, портретами, писанными пастелью и маслом, а также женскими и детскими головками, исполненными цветными карандашами, но и стал в результате действительным членом Академии художеств России. Таких «Купальщиц» его кисти, писанных маслом в стиле старых мастеров, было несколько, но самую большую известность приобрела «Купальщица после ванны». Все эти полотна, сообщила главный экскурсовод, на которых изображен образ одной и той же женщины, к сожалению, были рождены лишь в воображении художника и не имели, по данным искусствоведов, реального прототипа в жизни. Своими модными в те годы пышными формами они напоминали героинь полотен Рубенса. Скорее всего, по ее словам, картины были приобретены еще в Риме в конце сороковых – начале пятидесятых годов девятнадцатого века каким-то неизвестным российским меценатом, высоко оценившим художественный дар живописца.

– Имя мецената, – сказала Бертина, – так и осталось не известным истории, а одна из его выдающихся картин этой серии, на которую засматриваются практически все посетители музея и которую вы сейчас видите перед собой в специально изготовленной для нее золоченой уникальной раме, – подлинник, причем прекрасно сохранившийся. В первые годы Советской власти ее преподнес в дар только что созданному тогда республиканскому музею искусств местный коллекционер, по словам очевидцев, потомок того мецената. К сожалению, как рассказывают, вместе с эмигрантами первой волны он уехал за границу и больше о себе не напоминал. Возможно, это был чуть ли не дальний родственник крупных российских богачей-староверов типа Мамонтова или Морозова, занимавшийся преобразованиями в Средней Азии и связанный со стремившимися захватить в неразберихе революции хлопковую монополию англичанами, пытаясь сделать процветающую ныне советскую республику сырьевым придатком метрополии. Пока все это, к сожалению, не установлено. Известно другое, усилиями местных чекистов все попытки англичан во главе с резидентом полковником Бейли, бежавшим из-под ареста, переодевшись женщиной и скрывшись под паранджой, и их приспешников из местной интеллигенции и феодально-байских кругов были в корне пресечены. В своей книге, изданной в Англии в шестидесятых годах, полковник Бейли рассказал об этом. Что же касается картины, то благодаря стечению целого ряда обстоятельств, она, как вы видите, прекрасно сохранилась и не потеряла своей прелести и художественной ценности за эти годы, прежде всего, благодаря заботе и стараниям талантливых узбекских реставраторов. Сейчас, обратите внимание, – это одна из главных ценностей музея искусств.

К великому сожалению, этот замечательный мастер рано ушел из жизни, покончив самоубийством в Санкт-Петербурге в 1881 году, – добавила искусствовед. – После себя художник – я занималась этим вопросом специально – оставил большое, по достоинству пока неоцененное художественное наследие, которое по сей день ждет своих исследователей, а также ряд запоминающихся скульптурных изображений, в основном женщин. Они во многом копируют известные произведения прошлого, хранящиеся в музеях Рима и Парижа. В этом вы можете легко убедиться, побывав там или почитав мои книги, одну из которых я вам сегодня подарю. – С этими словами искусствовед удалилась, оставив Олега с Георгием по их просьбе на некоторое время вдвоем.

Теперь, когда чрезмерно говорливой Инессы рядом с ними не было и у них появилась возможность самим внимательно рассмотреть полотно, сомнений больше не возникало. Как будто испугавшись чего-то или кого-то, повернув слегка в сторону головку с пышной прической сложенных в пучок черных волос с вплетенным в них небольшим цветком лотоса и придерживая правой рукой прозрачно-белую накидку или покрывало, а левой – опираясь на застеленное такой же тканью ложе – место отдыха у воды, перед ними предстала Фанни Лир. Вплетенный в волосы цветок лотоса или кувшинки свидетельствовал, по всем канонам того времени, о том, что в тот период, когда Беллоли запечатлел ее на своем выдающемся полотне, она была женщиной незамужней. Своими пышными формами она, конечно, сильно отличалась от современных фотомоделей с ногами «от ушей» и популярных «кишочек в джинсах». Была она хороша и красива, но по взгляду холодна и надменна и прекрасно знала себе цену. Да, это была та самая Фанни, которая еще сегодня утром смотрела на Олега в номере его гостиницы, с чудом сохранившейся полустертой старинной фотографии, найденной где-то на архивных полках. Только в отличие от исторического фото, на картине она была обнаженной, осторожно дотягивающейся маленькими пухлыми пальчиками своей полненькой изящной ножки до, видимо, холодной воды купальни, скорей всего, судя по распустившейся в воде кувшинке, где-нибудь в центре России – в Подмосковье или близ Питера. Такие места вряд ли где еще найдешь.

Картина знакомой незнакомки Фанни впечатляла, конечно, даже людей, совсем далеких от искусства. К тому же, несмотря на изображенные художником пышные формы и, скорее всего, небольшой рост и аккуратно выступающий животик, натурщица была, как принято сейчас говорить, сексуально привлекательна.

– Одно непонятно, – подумал Олег вслух, – как эта женщина, скажи мне, могла быть танцовщицей кабаре? Ты думаешь, можно плясать канкан с такими формами? Я, например, не уверен. Хотя кто его знает. Может, раньше именно такие женщины и плясали. Уму непостижимо. Знаешь, я был в Париже, ужинал с женой в ночном кабаре, но там сейчас всех местных танцовщиц здоровые девки с Украины да из Белоруссии вытеснили. Их выгодно нанимать. Без особых претензий, да и жалованье им скорей всего платят во много раз меньше. Хотя тот же канкан танцуют – просто загляденье. А ты что по этому поводу думаешь, а, Георгий?

– Кто тебе сказал, дружище, что эта женщина, которая смотрит на нас с картины, была танцовщицей в кабаре? Вообще откуда твои сведения? Всю жизнь здесь живу, а вот то, о чем ты сейчас рассказал, слышу, старик, впервые.

– Ладно, Жора, не удивляйся. Ты же специально не занимался этим вопросом. Нет. Ну и чего ж ты тогда хочешь? А я вчера специально занимался. И до того я кое-что выяснял, как ты догадываешься. Многое мне Окунь рассказал во время нашей встречи в его кабинете, а он, я думаю, всегда знает, о чем говорит, и напрасно слов не тратит. Я ему верю. Пойдем теперь дальше, по намеченному нами плану, – сказал Олег, при этом энергично направившись прямо к выходу. Однако так быстро покинуть музей им не удалось. У самых дверей их ждала Инесса Бертина, от имени руководства вручившая на память журналистам изданный под ее редакцией красочный альбом собраний полотен республиканского музея. Потом от себя лично – обещанную книгу о музеях Лувра с дарственной надписью. Отдельно – от директора, не дождавшегося субботним днем приезжих журналистов – уникальное академическое издание миниатюр к произведениям Алишера Навои пятнадцатого – шестнадцатого веков на узбекском, русском и английском языках. А уж потом, после этой торжественной церемонии и обмена московскими телефонами и адресами, простилась с ними окончательно.