Чтобы побыстрей положить горю конец, требуются большие усилия, потому Лароуза и отправили к Равичам.

* * *

Эммалайн Пис. Круглая отличница по английскому языку. Думала, ей понравится преподавать литературу. Получила учительский диплом, преподавала в средней школе, бывала под кайфом только по выходным. Потом решила, что ей лучше работать с маленькими детьми, чем с подростками, потому что подростки слишком похожи на нее. В этом она была права. Весь ее авторитет растаял как дым в тот вечер на вечеринке, когда несколько ее учеников случайно вошли в комнату, где она наслаждалась травкой.

После периода пьянства в компании Ландро она получила предложение. Ей были готовы выделить средства для получения степени в области администрирования, потому что племя хотело взять под свой контроль всю школьную систему сверху донизу. Эммалайн отправилась в университет и успешно окончила ускоренный последипломный курс. Когда она вернулась с новой степенью, ее заинтересовала недавно получившая финансирование пилотная программа, предусматривающая создание в резервации школы-интерната для детей, оказавшихся в кризисной ситуации.

Люди не хотели и слышать о школах-интернатах — считалось, что эпоха насильственной ассимиляции закончилась. Но опять же дети из проблемных семей не ходили в школу, не высыпались и не питались как следует, не получали необходимой заботы. У них не было никакой перспективы выбраться из этой трясины, какой бы та ни была: от наркомании до депрессии и до подорванного здоровья, если не станут учиться в школе. А чтобы успешно ее закончить, дети должны были постоянно посещать уроки, а также регулярно питаться, спать и готовить домашние занятия. Конечно, школы-интернаты прошлого лишали уязвимых малышей их культуры, а у взрослых вытравливали понимание того, как дарить родительскую любовь, но что оставалось делать? В жизнь детей требовалось вмешательство, причем такое, что исключало бы усыновление в неиндейские семьи. Экстренная помощь, дающая родителям время встать на верный путь. Радикальная часть плана состояла в том, что, в отличие от прежних школ-интернатов, эта будет расположена в резервации. Здесь будут учиться дети, начиная с ПК[99] до четвертого класса. После они смогут остаться в ней жить, но при этом будут ходить в обычную школу. Эта одновременно и новая, и старая школа-интернат, созданная для того, чтобы брать на себя уход за детьми в семьях, где чередуются периоды неудач и относительного благополучия, стала делом жизни Эммалайн.

Вместо классов — два домика, напоминающие трейлеры, только вдвое шире. Принадлежащее Бюро по делам индейцев[100] отремонтированное общежитие с воспитателями, учителями и помощниками учителей, которые считались дипломированными специалистами по детской психологии или работали по учительским лицензиям[101]. Сначала она была заместителем директора. В ее обязанности входили помощь в сборе различных сведений, составление заказов на расходные материалы, организация заседаний, ведение финансовой отчетности, написание бесконечных рапортичек и планов плюс выполнение множества других функций, не отраженных в ее должностной инструкции. А еще ей приходилось иметь дело с разбитыми сердцами. Этого в инструкции точно не было. С собственным разбитым сердцем, с разбитыми сердцами воспитанников, их родителей. Также приходилось вытирать рвоту, заменять бумажные полотенца, запирать и отпирать двери, унимать обиженных маленьких мальчиков, пока их ярость не проходила, играть в «сумасшедшие восьмерки» с маленькими девочками, пока те рассказывали ей, как мама ударила ножом папу или наоборот, печь маффины с мамами, вставшими на путь исправления, и ругаться на чем свет стоит с теми, кто не хотел этого делать. С папами она не общалась. Оставляла это директору. Потом сама стала директором.

Эммалайн старалась не приносить домой свои рабочие проблемы, но у нее это не получалось. Эти проблемы проявлялись в ее стремлении к стабильности и спокойствию. В желании иметь надежную семью. В часто проявлявшейся неспособности держать удар, в эпизодической аккуратности и рецидивах неряшливости, в бесконечных попытках обрести равновесие. В потребности уединяться, когда она нагревала парильню для себя одной и просто сидела внутри, изгоняя паром печали. В ее способах преодоления невзгод — она отгоняла их, зажигая шалфей, окружая кровать перьями орла, в одиночестве выпивая один раз в неделю два бокала лучшего вина, какое могла себе позволить. В ее попытках отстоять то, что она так тщательно созидала раньше, — молву, что Айроны крепкая семья и хорошие люди. Она понимала, Лароуз служит единственным способом преодолеть злые слухи, но эта мысль казалась ей невыносимой.

Теперь, зная, что она увидит сына, что место матери для нее снова освободилось, она скользила по жизни, спокойная, как никогда. Ее нелепые, угловатые движения уступили место грациозности. Она пробегала глазами бумаги, с которыми работала, безмятежно и не вдаваясь глубоко в их смысл. Даже распущенные волосы, не собранные в хвостик или в пучок, украшенный бисером, казались ленивыми и расслабленными.

Эммалайн вышла из своего офиса и неторопливо поехала домой. Она не забрала у Нолы Лароуза, потому что Питер попросил Ландро не посылать ее за сыном и не приезжать самому. Он знал, что Ноле будет тяжело видеть его родителей. У Питера начинало щемить сердце, когда он вспоминал, как Лароуз подбежал к матери в продуктовом магазине, возбудившись при виде ее, бросив все дела, чтобы сломя голову понестись к ней галопом. Вот почему за ним отправляли сестер или братьев. Тем временем Джозетт и Сноу успели привести Лароуза домой. Они заперлись в своей комнате и проверяли друг дружку на наличие клещей. Сноу постоянно хныкала, а иногда взвизгивала и начинала скакать по комнате. На полу в гостиной Лароуз боролся с Холлисом. Он положил его на лопатки и держал кулак под носом у Холлиса, требуя, чтобы тот сдался.

Холлис застучал рукой по полу.

— Он взял тебя за яйца, — сказал Кучи, сидя на диване и жуя холодную лепешку.

— Только не говори ему об этом! — отозвался Холлис.

— Хочешь попробовать справиться со мной? — хвастливо спросил Лароуз.

Холлис рассмеялся.

— Он задал мне жару.

— Только не говори ему об этом, — сказала Джозетт, выходя из спальни.

— И сколько их у нее?

— Около двадцати, — ответила Джозетт, а потом добавила, дурачась: — Ой, теперь Сноу будет до утра мыться под душем!