села на краешек, прямая, как доска. Послушно сложила руки на коленях, до боли сплела пальцы, чувствуя, как по спине стекает холодная струйка пота. Спросила, глядя перед собой:

– Почему ты преследуешь меня?

– Извините?

Опешив, Ольга повернула голову, посмотрела Янке в глаза – та растерянно моргнула, откидываясь назад, и холодное недоумение на ее физиономии сменилось изумлением, а потом – зловещей, хищной радостью.

– Ты?! – тихо воскликнула она, и Ольгу мгновенно охватила досада. Кем бы ни стала Нигдеева – на лавочке у церкви она поджидала кого-то другого. Ольга могла просто пройти мимо, но вместо этого покорно сунула руку в оскаленную пасть зверя.

Нигдеева тем временем обежала взглядом надвинутый на лоб платок, юбку, под горло застегнутую блузку. Быстро обернулась на церковь, пробормотала под нос: «А!» Этот короткий вердикт, мимолетное «все-с-тобой-понятно», неожиданно взбесил Ольгу настолько, что руки сами сжались в кулаки. Забыв об осторожности, она грубо спросила:

– Зачем явилась?

– Говорю же, меня Филька позвал, – с готовностью ответила Янка. – Послания, узелковые письма, помнишь?

– Зачем?! – Ольга отшатнулась в ужасе, простонала: – Боже, зачем…

– Понятия не имею, не спрашивала еще. Думала, ты расскажешь. Мне стыдно к нему идти, понимаешь? – Болезненно поморщившись, Нигдеева отвела глаза, потянулась на край скамьи, к урне, бросила бычок. Снова повернулась к Ольге. – Да что ты пялишься на меня, как будто привидение увидела?

– Издеваешься? – тихо спросила Ольга.

– Нет. Я понимаю, что неожиданно свалилась, да еще и домой к тебе приперлась без предупреждения, но… – Она пожала плечами. – Наверное, слегка впала в детство. Казалось… нормальным. Так ты не знаешь, что нужно Фильке?

– И знать не хочу.

Янка взъерошила обеими руками ежик волос.

– Может, кто-то снова… Ты была с тех пор на Коги, хоть раз? – спросила она и тут же замахала руками, будто пытаясь стереть с лица Ольги ужас и отвращение. – Нет, конечно нет. А теперь ты здесь… – Она снова покосилась на церковь, торопливо отвела глаза. – Да, наверное, это тоже выход.

– Кто-то должен наши грехи замаливать, – хмуро ответила Ольга. Нигдеева передернула плечами – будто отмахнулась, – и Ольгу опять охватила злость. – Тебе, может, эта мерзость и сейчас в радость. Думаешь, я не знаю, куда ты скатилась перед тем, как… Да я бы с тобой срать рядом не села! Но я… мне… Я раскаиваюсь перед Господом нашим, – Ольга, сглотнув тяжелый, как камень, ком в горле, отвернулась, осенила себя размашистым крестом. – Я каюсь! И ты должна…

Нигдеева пялилась на нее как баран на новые ворота. Наконец она моргнула, тупое изумление в ее глазах сменилось досадой, и Ольга торопливо отвела глаза, чтобы скрыть тихое ликование. Враг, явившийся под личиной подруги, оказался не так уж силен.

– Послушай, Ольга, – медленно, будто осторожничая, заговорила Янка. – Я не знаю, что здесь происходит и чего ты так боишься. Но самобичевание вряд ли поможет.

– Конечно, не поможет! – горько рассмеялась Ольга. – Нас тогда пороть надо было, тогда! чтобы вели себя нормально, а не шатались где попало…

– Нас и пороли, – криво ухмыльнулась Янка, и Ольга вскинула голову, стиснула зубы, словно в ожидании удара.

– Мало пороли! – яростно выкрикнула она. – Надо было больше… надо было в кровь лупить, чтоб не лезли…

Янка, пристально глядя на нее, порылась в кармане, достала пачку сигарет. Вытащила одну, повертела в руках, затолкала, сминая, обратно. Вслепую пошарила по лавке, нащупала бутылку с водой. Медленно отвернула крышку, покусывая губу.

– У тебя дочка, – негромко сказала она. – Ты ее порешь?

Лицо Ольги смялось, как тряпка, и Нигдеева прищурилась, подалась вперед.

– Думаешь, она не в маму пошла? Думаешь, не станет шляться где попало?

Тело сработало само – включились рефлексы, давным-давно побежденные, задавленные, под колокольный звон отданные хмурому мусорщику вместе с драными спортивными штанами, вечно забитым носом и привычкой вертеть пальцем у виска. Мозг впал в ступор, но тело двигалось; глаза быстро пробежали по площади – никто не видит; левая рука дернулась вперед, вцепилась в рыжие волосы; нога лягнула тощую голень. Шокированная, Ольга будто со стороны наблюдала, как ее кулак неумолимо плывет в лицо этому существу, – и испытала новый, еще больший шок, когда кулак соприкоснулся с вещественной, теплой, очевидно живой плотью. Ольга вскочила, готовая получить сдачи, ударить вновь, готовая и к драке, и к погоне. Хотелось сбросить с головы чертов платок. Хотелось развернуть плечи и сорваться на бег, – за Нигдеевой или от нее, не важно, – лишь бы рвануть, лишь бы – ровный, широкий бег, она так любила бегать, и даже сейчас мало кто мог за ней угнаться…

Удар отбросил Нигдееву на дальний конец лавки; вода взвилась из бутылки высокой переливчатой струей, с плеском опала на асфальт, и время пошло своим чередом. Ольга, ахнув, прижала ноющий кулак к губам.

Янка неловко возилась на лавке, пытаясь привстать, нелепо вздрыгивала ногами. Ей не хватало опоры, но, вместо того чтобы задействовать руку, она продолжала держать над головой бутылку воды. Эту несуразную позу – на спине, с задранной рукой, с искаженной от боли физиономией – Ольга видела десятки раз. Падая, Янка всегда машинально поднимала руку, чтобы не разбить хрупкую скрипку.

Наконец Нигдеева догадалась опереться на локоть свободной руки и поднялась.

– Круто, – пробормотала она и аккуратно потрогала багровое пятно на скуле пальцем. – Такого я точно не ожидала.

– А чего ожидала? хлеба-соли? – выплюнула Ольга.

В голове гудело, но страх окончательно ушел. В кого бы ни превратилась Нигдеева за эти годы – сделать она ничего не могла. К Ольге возвращалась нормальная жизнь. Наплывала привычной пеленой, скрадывающей слишком резкие звуки, слишком яркие краски, острые, опасные углы. Мимо шла знакомая молодая пара, усердные прихожане, – они удивленно посматривали на двух женщин, напряженно стоящих по разные концы скамейки. На ближайшей к церкви лавочке шушукались, бросая на Ольгу подозрительные взгляды, две старушки, завсегдатаи, большие поклонницы батюшки. Ольга нагнулась поближе и прошипела:

– Еще раз полезешь ко мне или моему ребенку – я тебя ментам сдам. Вот они обрадуются!

Янка отшатнулась, и Ольга широко ухмыльнулась от мстительной радости.

– И к Фильке не лезь, – добавила она. – Он занят, в дурке лежит с очередным обострением.

Ольга поправила сбившийся на затылок платок. Повела плечами, будто осваиваясь в свежевыстиранной, чуть севшей одежде, и с достоинством двинулась к входу в церковь.

11

Яна проводила взглядом Ольгу, которая, путаясь в юбке, торопливым, но мелким шагом устремилась к церкви, и осторожно потрогала набухающий под глазом желвак. В голове гудело, и синяк ощущался как прилипшая к скуле горячая свинцовая блямба. Она приложила прохладную бутылку с