Это означало, что на это утро долг Дэша превышает сумму в шестьсот фунтов. Он бросил Оксфорд после осеннего семестра и пробыл в Лондоне чуть больше трех месяцев.

Все юные джентльмены подвержены этой страсти. Это обычный ход вещей и ожидаем от джентльмена с хорошей репутацией. Но такой большой долг за столь короткое время?

Годы ушли на то, чтобы Роуз могла рассчитаться с долгами отца, и это закончилось не так давно. Действительно, совсем недавно ей удалось пополнить фамильные сундуки. И со дня его переезда в Лондон содержание Дэша обходилось весьма дорого. Не говоря о ремонтных работах в Пакстон-Мэноре. Сейф в кабинете отца содержал душераздирающе ничтожную сумму, которую она надеялась увеличить. А может быть, и удвоить.

— Ты не возражаешь, если мы вернемся сюда в среду, прежде чем я уеду домой? Двух ночей работы недостаточно для того, чтобы покрыть все долги, но уже кое-что.

Несколько фунтов хотя бы покажут ее намерение заплатить, а подпись кредиторов предпочтительнее, чем молчание или недоговоренность.

— Конечно, я съезжу с тобой. Какие могут быть сомнения?

Деньги, с таким трудом заработанные Джеймсом, будут использованы таким образом… Роуз вздохнула. Мысль о других долгах заставила ее закрыть лицо руками и съежиться. Она верила, что страшные опасения остались позади, когда наконец смогла рассчитаться с кредиторами, заплатив долги отца. Отработав неделю у Рубикон, она вернется в Бедфорд и даже не сможет положить десять фунтов в сейф! Ей потребуется работать по крайней мере две недели, чтобы заплатить за Дэша. И никто не может быть уверен, что в ее отсутствие он не наделает новых долгов.

Плечи Роуз опустились под гнетом тяжелой безысходности. Она чувствовала себя такой одинокой. Чувство горькое и пронзительное. Она так устала от этого одиночества. Слава Богу, у нее есть Тимоти, она просто не знает, что бы делала без него. И все же у нее нет никого, с кем она могла бы разделить свою ношу. Кого-то, кто мог бы обнять ее и заверить, что все будет хорошо.

— Ты понимаешь, что у него могут быть свои личные долги? — спросил Тимоти. — Клятвы, которые даются во время карточной игры или во время шумных пирушек с друзьями… И у нас нет способа узнать истину, если он сам не расскажет тебе.

— Да. Я понимаю.

Пока кредиторы не появились в Пакстон-Мэноре, Роуз не знала толком, что означают эти визиты. Джентльмены, о которых она представления не имела. Однако Дэш жив и здоров, значит, они начнут давить на него, угрожая потерей чести. Отвратительно до тошноты, но это ни к чему не приведет, если карманы Дэша окажутся пусты. И она не сможет дать им ничего, кроме обещания, что сделает все возможное, чтобы разрешить ситуацию.

Убрав со лба светлые волосы, Тимоти окинул ее печальным взглядом.

— Дэш не ребенок. Ему восемнадцать.

— И что? — спросила она, по-детски защищаясь, словно знала, куда заведет этот разговор.

— Он мужчина и должен отвечать за свои поступки. Ты не можешь вечно опекать его.

— Я не опекаю. Я просто предоставляю ему те возможности, которые, как он думает, у него есть.

Тимоти глубоко вздохнул.

— Я знаю, что ты любишь его, Роуз.

Конечно, любит. Он ее младший брат, и больше у нее никого нет.

— Но ты не даешь ему шанса решить свои проблемы самостоятельно. Когда он узнает, что его долги заплачены, и он спросит тебя об этом, что ты скажешь ему?

— Он не спросит. Дэш просто вздохнет с облегчением, зная, что кто-то позаботился о нем.

Не обращая внимания на попытки Дэша изображать из себя взрослого мужчину, в глубине души Роуз понимала, что единственный способ разобраться с долгами это взять их на себя. У Дэша нет другого дохода, только карманные деньги. Если бы их отец был жив, не разорил имение и не оставил их ни с чем, ее брат мог бы решить этот вопрос. А теперь это ложится на ее плечи.

— Но ему всего лишь восемнадцать. Неужели кто-то может дать такие деньги юнцу?

— Но он не выглядит так, будто у него нет денег. Он из хорошей семьи, одевается у дорогих портных, общается с людьми того же класса. Глядя на него, не думаешь о риске. А если до этого дойдет, то у него есть его холостяцкие апартаменты. Это место обходится тебе в кругленькую сумму. Оно может пойти на оплату долгов.

Роуз совсем не хотела думать о таком исходе. Ирония была в том, что все ее усилия все равно привели ее к логической точке. Но сменить курс сейчас было бы неправильно. Решение было принято пять лет назад, и она твердо придерживалась его. Но как бы сильно она ни хотела отложить это, вскоре ей придется обсудить вопрос с Дэшем. Она не может вернуться в Лондон и обнаружить, что его долги выросли за ее отсутствие. По собственному опыту она знала, как трудно отыграться, но это не значило, что Дэш не попробует сделать это.

Карета остановилась на заднем дворе. Но вместо страха, который обычно охватывал Роуз при виде задней двери, ведущей в заведение Рубикон, на этот раз она ощутила волнение… Эта дверь привела к ней Джеймса. И через несколько часов она вновь увидит его. Мысль о встрече с ним заставила ее поскорее взяться за ручку двери, и улыбка заиграла на ее губах. Она ни на минуту не сомневалась, что он выполнит свое молчаливое обещание.

Мурашки побежали по коже, соски напряглись, пока Джеймс стирал мокрым полотенцем остатки их любовного соития с ее живота. Он был не только красив и искусен в любви, но и заботлив и деликатен. Не мужчина, а само совершенство.

— Иди сюда и поцелуй меня, — проговорила Роуз, проводя рукой по его руке.

— Я думал, ты никогда не попросишь, — сказал он, и его губы дрогнули.

И как будто он уже не провел вечер, потакая мольбам, слетавшим с ее губ, она хотела еще. Еще больше поцелуев. Еще больше прикосновений, больше его самого.

Веки тяжело прикрылись, волосы спутались от жадных прикосновений ее пальцев, Джеймс бросил полотенце на пол и упал в ее объятия.

Его тело, влажное от пота, встретилось с ее нежной кожей, когда он устроился на ней, опираясь на локти. Волосы на его груди щекотали ее грудь, делая еще более чувственными прикосновения его губ. Никто, глядя на него, не догадался бы, что он не только способен дарить такие ласки, но также может испытывать большое удовольствие от них. Его консервативный вид скрывал сексуальность, которая окутывала Роуз вуалью возвышенной развращенности. Его горячий язык умело находил наиболее чувствительные места на ее теле, а мягкие, но настойчивые губы были не только на ее губах.

Медленно и лениво он целовал ее, делая паузы, чтобы потереться своим носом о ее нос или играючи укусить ее нижнюю губу. Роуз обожала эту неизвестную сторону Джеймса, его любовь к подобным играм. Это проявилось впервые прошлой ночью, после пугающих дневных посещений игорных домов, и она радовалась тому, что этот вечер не единственный.

Мужчина, который краснел при одном упоминании ее спальни, давно перестал существовать. Два последних вечера они провели в постели. Скомканное бронзовое покрывало валялось в ногах, белые простыни тоже были в полном беспорядке. Огонь камина согревал комнату, шторы скрывали темное небо за окном. При свечах, дающих зыбкий и интимный свет, он ласкал ее тело, возбуждая чувственность, вводя в мир, который она не хотела покидать. Никогда прежде она с таким нетерпением не ждала ночи, теперь же это стало ее любимой частью бытия.