Это умение забраться в раковину, развившееся после смерти матери, также помогло ему пережить мерзость их спальных комнат на задах «Бэмби кино», где крысы бегали по голому бетонному полу и малейший дождик протекал через потолок на убогие кровати. Он представлял себя нищим художником, молодым Пикассо или Матиссом, ютящимся на парижском чердаке. В один прекрасный день, думал он, из всего этого выйдет хорошая «глава для мемуаров».

Однако никакая разборчивость и самоконтроль не могли защитить его от того, что позже он назовет гамбургским «секс-шоком». Он и остальные приехали из страны, где девушки по-прежнему оснащали себя неприступными бюстгальтерами и корсетами, считали добрачный секс грехом и жили в постоянном страхе забеременеть. Теперь же Beatles обнаружили себя в обществе проституток, стриптизерш и барменш, которые не признавали подобных запретов — а также сковывающего нижнего белья. Находя всех этих юных музыкантов — тедди-боев чрезвычайно привлекательными, они с немецкой прямолинейностью совершенно этого не скрывали. Секс в Гамбурге был не результатом редкого везения, а круглосуточным шведским столом.

Пол позже признавался, что первый сексуальный опыт с одной из этих профессионалок оказался для него совершенно деморализующим. «[Она была] не очень высокая, с темными волосами… кажется, стриптизерша. Помню, что, лежа с ней, чувствал себя очень подавленно… всю ночь сам ничего особенного так и не предпринял, все старался собраться с силами».

Иногда у девушек имелись собственные квартиры или комнаты, но часто их приходилось вести в «Бэмби кино», где ни о каком уединении не могло идти речи. Когда семнадцатилетний Джордж лишался девственности, Пол, Джон и Пит были в кровати тут же неподалеку: пролежав весь процесс в тишине, они отметили завершение ликованием и апплодисментами. Если Пол приходил и видел «небольшой зад, который ходил вверх и вниз», то есть Джона верхом на подруге, он бормотал: «Извиняюсь» — и выскакивал за дверь, как если бы ошибся классом у себя в Инни. Джон не всегда был так обходителен. «Когда [он] заставал Пола в постели с девицей, — вспоминал потом Джордж, — он мог взять ножницы и раскромсать всю ее одежду на кусочки, а потом устроить погром в гардеробе».

Несмотря на все внешние соблазны, главной заботой Пола всегда оставалась группа. «Помню, мы с Джоном почти всю ночь выпивали в одном заведении, оно называлось „Бар Кармен“, — говорит Брайан Гриффитс. — Наутро около девяти возвращаемся в „Индру“ и, уже подходя, слышим шум… это Пол, один в пустом клубе, репетирует главную элвисовскую балладу 1960 года, „It’s Now or Never“. Джон говорит: „Ну вот какого хрена он разучивает это дерьмо?“ Для Джона единственные стоящие вещи у Элвиса были „That’s All Right, Mama“, „Mystery Train“ и прочее в таком духе. Но Пол понимал, что нельзя продержаться всю ночь на одних рок-н-роллах, нужно было завлекать немецкую публику. Потому же он потом начал исполнять „Wooden Heart“ из элвисовского „Солдатского блюза“ — с куплетом на немецком, всё точь-в-точь».

Обе ливерпульские группы приехали в Западную Германию без необходимых разрешений на работу. Если у кого-то возникали вопросы, Beatles должны были выдавать себя за студентов на каникулах (которыми двое из них и правда были), а Derry and the Seniors — за сантехников, захвативших с собой музыкальные инструменты, чтобы развлекаться в свободное от работы время.

В начале октября легенда Seniors была разоблачена, и иммиграционные власти Западной Германии предписали им покинуть страну. Однако, потратив все до единой заработанные дойчмарки, они лишились возможности вернуться в Великобританию. Выкинутые из «Кайзеркеллера», они на несколько дней превратились в бездомных, прежде чем попросить о помощи британского консула. Брайан Гриффитс провел ночь на скамейке в парке, после чего Пол предложил ему свою кровать в «Бэмби кино» на те часы, когда Beatles играли на сцене. Джон предложил то же самое солисту группы Дерри Уилки, а Пит Бест — их барабанщику Джеффу Уоллингтону.

«Лежу в кровати Пола примерно до шести утра, а он уже возвращается, и надо сдавать пост, — вспоминает Грифф. — Единственным местом, которое нашлось, чтобы поспать, были кресла в зале — жутко холодно, и повсюду бегают крысы».

На замену в «Кайзеркеллер» Аллан Уильямс послал Rory Storm and the Hurricanes, которые к тому времени уже отыграли свой контракт в «Батлинзе». Рори — настоящее имя Алан Колдуэлл — был высоким светловолосым Адонисом, страдавшим от тяжелого заикания, которое, к счастью, исчезало во время пения. Будучи одновременно спортсменом и эксцентриком, он оживлял шоу, взбираясь на ближайшую стену подобно гигантской мухе или, если сцена была рядом с бассейном, делая посреди песни тройное сальто с трамплина в плавках из золотой парчи.

Beatles хорошо знали Рори, поскольку часто делили с ним вечерние выступления в «Касбе». Хуже они были знакомы с ударником Hurricanes Ричи Старки, чья склонность носить сразу по три-четыре здоровенных перстня на каждой руке — а также предыдущее название группы, Ravin’ Texans, ассоциировавшееся с Диким Западом, — дали ему сценический псевдоним Ринго Старр[17].

Хотя Ринго был всего на несколько месяцев старше Джона, он казался гораздо взрослее и искушенней любого из них: имел собственный автомобиль Ford Zephyr, курил американские сигареты Lark. Джордж всегда думал, что «он выглядел крутым парнем… с этим пятном седины в волосах, и седой половиной брови, и этим своим большим носом», и даже Джон позже признавался, что немного робел перед ним.

Полу чрезвычайно льстило, когда Ринго приходил на них посмотреть, что обычно происходило поздно ночью, на этапе исполнения очень медленных номеров вроде «Three-30-Blues» Дуэйна Эдди. Но им никогда не приходило в голову, что однажды он станет одним из них. В письме Джорджа ливерпульскому другу, датируемом примерно тем временем, высказывается, по-видимому, общее мнение: «Пит Бест барабанит что надо».

По всей видимости, именно золотые кудри Рори Сторма и скорбный лик Ринго принесли Beatles удачу. Одна пожилая офицерская вдова, жившая над клубом «Индра», засыпала Бруно Кошмидера все более и более гневными жалобами на то, что каждую ночь до самого утра не может уснуть из-за музыки. Во избежание конфликта с властями Кошмидер закрыл заведение и перевел их в «Кайзеркеллер» в качестве дополнения к Hurricanes. Как и предсказывал Пол в письме домой, их контракт продлили до 31 декабря.

В «Кайзеркеллере» график работы оказался еще хуже прежнего: пять с половиной часов за ночь с тремя получасовыми перерывами. Большой подвальный клуб вмещал до пятисот человек, при полном отсутствии вентиляции. Как следствие, внутри стояла невыносимая жара, не говоря о запахе пота и сигаретном дыме. Поскольку клиентура состояла в основном из портовых и моряков (гамбургский порт размерами не уступал ливерпульскому, правда, приносил куда больше прибыли), вспышки насилия были настолько привычными, что на их фоне «Гроувенор боллрум» в Уолласи казался образцом умиротворенности. Чтобы контролировать обстановку, Кошмидер держал команду официантов, набранных в основном из местных боксерских и бодибилдерских спортзалов и известных скоростью и безжалостностью, с которой они пресекали любые беспорядки. Особо задиристых посетителей не просто выставляли за дверь, а препровождали в кабинет босса, где сам Кошмидер обрабатывал их резиновой дубинкой или ножкой антикварного стула, спрятанной у него под брючиной. Однако в отличие от Ливерпуля, нападения на музыкантов были под негласным запретом. Подобно тем персонажам вестернов, что продолжают спокойно потягивать свое пиво, пока в салуне бушует драка, Пол, бывало, стоически выпевал «It’s Now or Never» на фоне мелькающих кулаков и сверкающих выкидных ножей.