– Вот видите! Не было там никакого Алексея Михайловича, не было! Где вы его взяли?

– А в преамбуле, Андрей Николаевич, в преамбуле! Там описано, что Никитин приезжал в Плосково в 1822 году, в связи с чудесным явлением верующим Прозрачного Отрока, провёл здесь много времени, а в сборник включил только самые непротиворечивые, взаимно подтверждающиеся рассказы. Поведал ему про Спаса некто Тит Куракин, муж преклонных лет, который был правнуком непосредственного свидетеля, крестьянина Кураки, монастырского рыбьего ловчего! А родился Тит, когда прадед его был жив, и слышал всю историю непосредственно от него! Потому Никитин и делает вывод: видимо, события происходили при царе Алексее.

Академик вскочил на ноги:

– «Видимо»! – издевательским тоном провыл он. – Всё-то у вас «видимо», а если не «видимо», то «очевидно». На вере основаны ваши выводы, уважаемый, а не на знании. Нет источников, подтверждающих строительство монастыря в семнадцатом веке! Всё! Не могу вас больше слушать! Иду купаться!

Он двинулся к реке и на ходу скинул халат на песок, оказавшись в длинных плавательных трусах. Когда он вошёл в воду, краевед Горохов, разгорячённый спором, тоже поднялся с земли и побежал вслед за ним. Дальнейший их спор доносился до берега урывками:

– …запискам Платона о какой-то Атлантиде верите, а запискам Никитина…

– …факты на стол…

– …а если сгорели…

– …мракобесы!..

– …как нашли книгу с конкретной датой, вы её и в расчёт брать не хотите…

– …фантазий Николая Морозова начитались, любезный…

Матрёна шепнула Стасу, что ждёт его нынче ночью у себя, а сейчас ей пора на ферму, и ушла. «Постойте-ка, – подумал Стас, проводив её взглядом. – А что это ещё за Прозрачный Отрок, о котором говорил краевед? Чудесное явление верующим Прозрачного Отрока?..» Он поднялся, и ноги сами понесли его к реке.

Два немалых телом господина стояли по пояс в воде и, упираясь друг в друга могучими животами, продолжали собачиться, то есть вели научную дискуссию. Вздымая брызги, Стас решительно подошёл к ним и постучал А.Н. Львова пальцем по плечу.

– Господин академик! – сказал он. – Там Маргарита Петровна заскучала, а профессор Жилинский откупорил новую бутылочку. Вы уж идите.

– А, чудно, благодарю, – ответил академик и, помахав рукой, прокричал: – Игорь Викентьевич, голубчик, я иду!

– А до вас, господин Горохов, у меня дело есть, – сказал Стас после того, как Львов удалился, нисколько не усомнившись в праве этого странного студента распоряжаться передвижениями академиков в пространстве. – Вам не побрызгать на спинку, для охлаждения?

– Нет, благодарю. – И краевед всей своей массой сел в воду. – Уф-ф, хорошо! Присаживайтесь рядом, друг мой. Что за дело?

– А вот вы упомянули о Прозрачном Отроке. Не поделитесь ли, кто таков?

– У-у-у, это занятнейшая история. Святейший синод специально заседал! Якобы случилось в Плоскове, в церкви Покрова Богородицы чудо: Прозрачный Отрок возник на амвоне, прямо во время пасхальной службы.

– А разве в Плоскове была церковь?

– Была, после победы над Наполеоном поставили. Там сейчас вместо неё гостиница. А в 1822 году произошло явление Отрока. И власти церковные встали в тупик: как сие толковать? Если бы от того чуда что хорошее произошло, наверняка прославили бы его во все края. Но результат был, сказать по правде, печальный: церковь сгорела едва не вся, батюшка умом тронулся, троих насмерть задавили, а местный помещик вскоре помер.

– Как помещик? Деревня-то была монастырской…

– Это вы, друг мой, плохо историю учили. Пётр-то Алексеевич, при котором, по мнению этих фанфаронов, академиков, в монастыре построили храм, наоборот, лишал монастыри всяких привилегий! И земель с людишками у них поотнимал немало. Да. В общем, Синод решил шуму не поднимать и местную церковь не восстанавливать, тем более что тогда уже Плосково и Рождествено практически слились.

– Вот оно как, – задумчиво протянул Стас. – Получается, и книга нашлась, и Прозрачный Отрок был взаправду… Можно ожидать, что откопают и стойбище князя Ондрия. Да-а… Сны…

– Я вам вот что скажу, молодой человек, – и Горохов склонился так близко, что Стаса защекотала его борода, – позиция, занятая наукой в отношении этого чуда, показала всю её, этой науки, гнилость. Ведь был уже девятнадцатый век! Сюда понаехало образованного люда видимо-невидимо. Тот же Никитин, кстати. Выяснили, что половина прихожан узрела Отрока, половина – нет, но все слышали. Казалось бы, сомневайся, толкуй, но факт прими. А они сделали вывод: не было ничего, просто сожгли по пьянке церковь, а свалить хотели на чудо. Разве так можно?

– Был Отрок, – вздохнув, сказал Стас. – Доподлинно был.

– Вот вы говорите, что был, а местный игумен скажет, что не был. У вас – доверие к сообщению жителей, а у отца Паисия – решение Синода. Но ведь Синод решение принимал, тоже доверяя чьему-то сообщению! Ведь ни один член Синода лично в плосковской церкви не то что во время чуда, а вообще никогда не был! Но любой академик, вот хоть этот Львов, скажет вам: факты давай, а иначе – не было Отрока. Казалось бы, какие тебе ещё факты, кроме рассказа очевидцев? А он говорит, выводы на вере строишь, а не на знании. А сами академики, что ли, наоборот поступают?!

Поглядев в сторону берега, краевед понизил голос:

– А ныне, когда наш Верховный, Антон Иваныч Деникин, взял на себя обязанности главы Синода, вообще всем общественным наукам, и особливо истории, конец! Теперь все идеолухи будут возвышать только его и угодное ему, скрывая неугодное!..

Стас никогда ни о чём подобном не задумывался, а потому, засмеявшись, ответил цитатой:

– «Неверные весы – мерзость перед Господом, правильный вес угоден ему».

– Так то перед… а, это из Притч Соломоновых; надо же, вы знаток, редкость в наше безбожное время. – И, скосив круглый глаз на собеседника, добавил: – Учитывая такую вашу хорошую память, молодой человек, должен предупредить, что я вам ничего не говорил и вы ничего не слышали!

– Во как! – поразился Стас.

Вечером вся группа, определившись с ночёвкой в родной плосковской гостинице, собралась в беседке у колодца. Академик, отговорившись усталостью, не пришёл. На самом деле он просто преизрядно налился красным и засыпал на ходу – Владимир увёл его в монастырские покои. Зато краевед Горохов, поселившийся в той же гостинице, что и практиканты, быстро стал душой общества. Разговор о букве «ё», непонятно как попавшей, в слове «Алёнушка», на титульный лист найденной в монастыре книги, затеял именно он, однако Жилинский перехватил слово, вследствие чего и получился совершенно спонтанно тот самый «публичный диспут», которого он хотел.

– Специальную букву для обозначения звука, промежуточного между «е» и «о», придумала в 1764 году княгиня Дашкова, директор Петербургской академии наук, – говорил профессор. – Но буква не прижилась, и продолжали писать «е», «iо», «ьо» или «йо», и лишь изредка «ё». В 1904 году Академия наук учредила комиссию по реформированию русского правописания. Комиссия эта заседала лет десять и предложила упразднить некоторые буквы вроде «фиты», «ера» и «ятя», а также рекомендовала ввести как обязательную букву «ё».