Анализируя «Историю» Семена Ремезова, исследователи заметили, что в ней имеются вклеенные листы, по своему содержанию и иллюстрациям отличные от основного текста. Листы имели особый заголовок «Летопись Сибирская краткая Кунгурская». Ученые кстати вспомнили, что в 1703 году тобольский картограф вместе с сыном ездил в Кунгур и составил чертеж этого города. Возникло предположение: не в Кунгуре ли был найден краткий Кунгурский летописец, переписанный затем рукою Ремезова и включенный им в «Историю»?

Статьи из Кунгурского летописца поражали обилием реалистических картин, относящихся к истории экспедиции Ермака. Литературоведы решили, что перед ними устные казацкие летописи, запечатлевшие в себе рассказы участников похода и сохранившиеся в устном народном творчестве.

Предположение, будто казаки из окружения Ермака вели свою казацкую летопись, шатко. Ближайшее рассмотрение Краткой летописи наводит на мысль, что Ремезов не просто скопировал найденный им в Кунгуре памятник, а в определенной мере переписал его заново. В 1697 году тобольский картограф составил Чертежную книгу. Помеченные в ней наименования многих городищ, урочищ, речек и озер находят полную аналогию в Кунгурском летописце. Может быть, Ремезов сначала записал все эти названия при картографировании местности, а несколько лет спустя нашел те же пункты в найденной им летописи? Такое совпадение едва ли возможно. Столь же невероятно, чтобы Ремезов мог составить свои карты на основе летописца, поскольку летописец был найден после составления Чертежной книги. Остается предположить, что знаменитый сибирский картограф включил хорошо известные ему названия в летопись, которую сам же он именовал Краткой.

Ремезов принадлежал к тому поколению русских людей, которые родились и состарились в XVII веке. Но даже в старости он сохранил ясную голову и удивительную восприимчивость к новому. Петровские преобразования ворвались в жизнь Тобольска подобно урагану, и Ремезов оказался среди тех, кто был увлечен потоком времени.

Прежде Ремезов тщательно собирал притчи о подвигах казаков, их постах и молитвах, чудесах святых. Кунгурская летопись явилась чисто светским по характеру сочинением. В нем начисто отсутствовали какие бы то ни было житийные мотивы. Удивительное дело, вместе с чудесами из писания Ремезова исчезли «точные» сведения насчет численности отряда Ермака, даты прибытия его в разные пункты и пр. Во всяком случае, таких данных осталось очень немного. Житийное изложение уступило место зарисовкам из жизни, поражающим своим правдоподобием.

Находка кунгурских источников послужила лишь внешним поводом к переработке «Истории». Важнее было то, что изменился сам подход Ремезова к историческому материалу. Перемена сказалась даже во внешнем оформлении труда Ремезова. Если иллюстрации к основному тексту напоминают тщательно обработанные миниатюры в традиционном условно-иконописном духе, то рисунки кунгурских листов — это небрежные наброски, которые, однако, отличаются живостью и реализмом. При работе над Кунгурским летописцем Ремезов широко использовал записи фольклора, географические и этнографические материалы, собранные им в конце жизни при картографировании Сибири.

Составляя чертежи земель по рекам Тоболу, Иртышу и Оби, сибирский историк многократно помечал на своих картах места, связанные с походом Ермака («суда Ермаковы», «кладбище Ермаково», «Дуванной луг, Ермак с казаки дуванили на нем» и др.), а в некоторых случаях кратко записал на картах сведения, почерпнутые из бесед со старожилами. Так, возле знака урочища Кулары на ремезовской карте помечено: «Куларской Иртышака царя береговой воинской город».

В конце XVII века Ремезов объездил многие сибирские уезды в качестве ясашного сборщика. В тексте Кунгурских листов можно обнаружить сведения, связанные с этой стороной жизни Ремезова. Так, описав поход Ермака на Тавду, автор отметил, что казаки впервые собрали там «хлеб и ясак» «и тот збор первое ясачной хлеб в Тоболску, и доныне хлеб и денги и куны — то вместе — Ермакова прибору». В этом замечании сказался опыт Ремезова, служившего много лет ясашным сборщиком в тобольской округе.

В городище Тебенди татары пели песнь о побиении пяти ермаковых казаков. В тексте Кунгурских листов можно найти запись этой песни. «И о тех пяти человеках, — значилось там, — татары поют с плачем при беседах в песнях, припеваючи: яным, яным, бишь казак, бишь казак, сиречь: воины, воины пять, пять человек победиша и разориша. И сия песнь их словет Царицын плач». Сама форма записи песниплача, указание на «беседу» позволяют высказать предположение: не сам ли Ремезов записал татарское предание при посещении Тебенди?

Ремезов имел возможность познакомиться с богатейшей устной традицией, сохраненной как татарским населением Сибири, так и в особенности тобольскими казаками. Ветераны «сибирского взятия» сошли со сцены, но живы были их сыновья и внуки, пользовавшиеся в Тобольске известностью и уважением.

«Летопись Сибирская краткая Кунгурская» фактически является не копией старинной летописи, а последним редакционным слоем «Истории Сибирской» Ремезова. Этот слой напоминает сложный сплав, объединивший яркие и правдоподобные подробности с поздними недостоверными преданиями и вымыслом.

Отписка Ермака в Москву показывает, что казаки после взятия Кашлыка обложили ясаком окрестных татар, хантов и манси. В Кунгурском летописце ясашный поход описан в мельчайших деталях. Автор описания называет имена реально существовавших князьков, точные наименования пунктов. Но далеко не все его сведения выдерживают критическую проверку.

Тобольские ветераны помнили, что их предводитель Богдан Брязга погиб на Абалаке. Фрагменты из архива Ермака говорят о том же. Битва произошла в первые зимние дни. Из Кунгурской же летописи следует, будто Брязга благополучно пережил зиму и возглавил первый ясашный поход казаков.

Погодинская летопись сообщала, что казаки прошли до городка Назым на Иртыше и пленили там местного князька. Кунгурский летописец сообщал, будто отряд казаков доходил до Белогорья на Оби. По синодику Ермаковым казакам во время ясашного похода на Иртыш и Обь отряд понес тяжелые потери. Ветераны припомнили имена многих убитых. Автор Кунгурского летописца утверждал, будто у казаков в походе вообще не было жертв.

«Сказы», помещенные в текст Кунгурского летописца, нельзя отвергнуть. Но их нельзя принимать как целиком достоверный материал. «Сказы» могут служить своего рода иллюстрацией к строго установленным историческим фактам.

Вкратце содержание «сказа» о ясашном походе сводится к следующему. Едва кончилась зима, Ермак послал вниз по Иртышу 50 казаков на лошадях. Казаки должны были собрать ясак с татар и хантов.

Татарские улусы окружали Кашлык со всех сторон. Татары служили главной опорой ханской власти. Они оказали упорное сопротивление казакам, и те обрушили на их головы грозу. Взяв с бою «крепкий татарский городок» на реке Аремзянке в 45 верстах от Кашлыка, казачий есаул учинил расправу с «лучшими» «мергенями», чтобы навести страх на прочие татарские улусы.

Соседнюю волость отряд прошел без всякого сопротивления. Но при дальнейшем продвижении на север казакам пришлось «учинить бой». Стычка была недолгой.