Вернувшись домой, он взял стул с крыльца и, поставив его на пляже, сел лицом к Заливу. Он начал неторопливый разговор с Пуговичкой. Что ты об этом думаешь, детка? Думаю, что ты все еще позволяешь людям пользоваться тобой, Майк, ягненочек. Навешивать на тебя свои проблемы. Проклятие Роденски. Хорошо, позволяю, но им нужна помощь, им нужен друг, и мне все равно немногое удается сделать. А как насчет Ширли? Что ты хочешь, чтобы я сказала о ней, Майк? Она молодая, и хорошенькая, и достаточно неглупая, и основательно запутавшаяся. Не воспринимай ее как проблему. Тебе нужен кто-то рядом, Майк. Человек, с которым тебе было бы хорошо. Ладно, а как насчет того, что в один прекрасный момент я обнаружил, что готов взгромоздиться на нее? Знаю, что рано или поздно ты заговорил бы об этом, Майк. Чего ты ищешь, утешения? Отпущения грехов? Я-то определенно могу подтвердить, что ты никогда не относился легко к этим отношениям. Но ты не получишь от меня никаких заранее выданных индульгенций или прощения. Время твоего воздержания исключительно твоя собственная проблема, мой мальчик. Теперь, когда мое отношение к этому… весьма отстраненное, тебе придется решать все самому. Но могу тебе сказать, ты никогда не был дешевкой — если тебе это поможет. Спасибо, девочка, но это не совсем то, чего я хочу. Я знаю, Майк.

И он задремал, а когда открыл глаза, то мир изменился. Он чувствовал себя слегка замерзшим и спокойным. Наступил серый рассвет. Он зевнул, потянулся, поскреб пальцами щетину на подбородке и оттащил кресло обратно на крыльцо. На востоке виднелась красная полоска. Он чувствовал себя совершенно расслабившимся, немножко самоуверенным и даже чуточку бесшабашным.

Достаточно бесшабашным или же, как он признался себе позднее, достаточно безумным, чтобы пробраться на «Скиммер», влезть на борт с большой осторожностью и, двигаясь по боковой палубе на цыпочках, заглянуть в каюту. Света было еще недостаточно, чтобы он мог четко все различить. Но он и не хотел видеть все в подробностях. Он посмотрел в окно каюты. Они лежали на койке, прижавшись друг к другу, с одеялом поперек бедер. Трой храпел во сне. Майк видел бледные сплетенные конечности и понимал, что они спят в обнимку.

Трогательная сцена, подумал он. Он отошел, криво улыбаясь. Потом быстро зашагал к себе в комнату, лег в постель и провалился в сон, как в угольную шахту.

В одиннадцать часов утра в воскресенье, когда Майк пил вторую чашку кофе и только собирался закурить первую за день сигару, на веранду вышла Дебби Энн и присела к нему за маленький столик. Она без умолку говорила и улыбалась сердечной приветственной улыбкой. На ней были голубые льняные шорты и белая рубашка мужского покроя с длинными рукавами.

— Дюрельда сказала мне, что ты ешь за троих. Она тобой очень довольна. Я способна утром засунуть в себя только горячий чай и маленький тост.

— Может, ты просто вчера перебрала?

— У-гу! Основательно.

Он посмотрел на нее с удивлением. Она казалась очень молодой, свежей девушкой хорошего здоровья. На вид ей можно было дать лет семнадцать. Он вгляделся попристальнее. Нет, все же заметно, что у нее была бурная ночь. Ее губы были распухшими и помятыми. Под глазами виднелись темные тени. Царапина на горле исчезала в вороте рубашки. И он заметил, что, садясь, она чуть поморщилась — боль в ноге?

Маленькая кобылка вынесла долгую ночную скачку с лихим наездником. Он усмехнулся. Он также уловил в выражении ее лица оттенок самодовольства, может, это был вызов. Она была как гадкий ребенок, который, изображая совершеннейшую невинность, рассчитывает избежать порки.

Дюрельда подала чай и тост и вернулась на кухню.

— Субботние вечера меня утомляют, — сказала Дебби Энн. — Как-то это нужно изменить.

— Мы потеряли ваш след около одиннадцати.

Она подняла брови:

— О, правда? А мне казалось, что вы настолько поглощены друг другом, что и не заметите, если мы исчезнем.

— Она славная девушка. С ней приятно говорить. Но «поглощены» вовсе не то слово. Извини. Мне хотелось бы вызывать восторг у юных дам, но у меня не получается.

— Может быть, тебя недостаточно поощряют?

— Куда вы ходили?

Она откусила тост. Она не торопилась отвечать.

— Ну, мы погуляли туда-сюда по берегу, чтобы Трой протрезвел. Да и мне это было необходимо, если уж честно говорить. А потом мы немного поплавали под луной. Ничего особо выдающегося. Трой уже встал?

— Я его не видел.

— Он будет опять мучиться похмельем. Не так сильно, как в прошлый раз, но все равно довольно основательно.

— Кого ты пытаешься обмануть, Дебби Энн? Меня, себя, Троя или свою мать? Или всех на свете?

Она брякнула чашкой о стол и уставилась на него:

— В каком смысле обмануть? Ничего не понимаю. — Ее широко открытые глаза были совершенно невинными.

— Перед тем как Ширли ушла домой, мы отправились поближе посмотреть на яхту в лунном свете.

— Ох, — тихо произнесла она. Было видно, как под загаром она густо покраснела. — Ох! Неловко получилось, дружище.

— И только? Просто неловко?

Сузив глаза, она проговорила:

— Чего ты от меня ожидаешь? Что я буду рвать на себе волосы? Биться головой о стену?

— На это я не рассчитываю, но, может быть, тебе могло бы быть просто стыдно? Ты способна чувствовать себя слегка виноватой?

Она пожала плечами:

— Пожалуй, нет. Было бы лучше, если бы никто об этом не знал. Но ты уже знаешь. И я предполагаю, что осуждаешь меня. Ничего хорошего в этом нет, но все же это и не конец света.

— Хорошо. Это не конец света. С этим я согласен. Но это грязные отношения. Позорные.

Ее ухмылка все еще не сходила с лица.

— Рассуждения на тему морали в такую рань? Да ладно, Майк. Расслабься. Это просто еще одна случайная связь. Только и всего. Никто не виноват. К этому шло уже довольно давно. Старая как мир история. И рано или поздно это должно было случиться и случилось. Это на самом деле не имеет никакого значения, Майк.

— Для Мэри?

— Ее брак испорчен до крайности, и ты знаешь это так же хорошо, как и я. Что она потеряла этой ночью? Ровным счетом ничего.

— Я все гадаю, что она сказала бы на это?

— Ох, Майк, ну в самом деле! Неужели не догадываешься? Если она когда-нибудь об этом узнает — а я надеюсь, этого не произойдет, — я точно могу сказать, как она будет реагировать. Даже если бы я сделала подробнейшее признание, она не стала бы слушать. Она объяснила бы все так: ее бедная детка пытается скрыть, что ее изнасиловали в пьяном виде. О, семейная честь! О, какой скандал! Тебе я признаюсь, что это было довольно подло и в основном по моей вине — черт, полностью по моей вине, — и, вероятно, лучше было бы, если б этого не случилось. Но это произошло, и с этим ничего не поделаешь. Может ли это случиться опять — может, а может и нет, кто знает? Но ты не должен вести себя так, будто я какая-то преступница или вроде того.