Кора и Эдит возвращались домой едва живые от усталости, но усталость эта была приятной. Обе давно не танцевали, им очень хотелось движения, общества молодых людей, хотелось внимания. Кора мечтала, чтобы Роберт тоже присоединился к танцам, но муж категорически отказался от такого занятия, заявив, что все, что нужно для приличного бала, он танцует и без репетиций, а придуманное ими не считает достойным.

Кора немного обиделась и звать перестала.

Роберт же утвердился в своем намерении сразу после праздника в Найт-Хилл увезти жену в Кент, чтобы избавить ее от общения с мистером Невиллом. Лучше он будет выглядеть глупым ревнивцем, но убережет Кору от сплетен, чем своим попустительством допустит, чтобы о его жене и соседе поползли слухи. О том, что Генри Невилл способен просить руки сестры, Роберт не думал вообще.

Оставалось только уберечь молодых леди во время бала.

Надежды Эдит на Кору пока не оправдывались, той не удалось получить хоть намек мистера Невилла на то, как он будет делать предложение. В том, что это произойдет, обе леди не сомневались.

Эдит считала часы до начала бала, предвкушая, как поразит всех и своим видом, и умением танцевать, и миллионером Генри Невиллом на коленях. Она не могла решить, превратится ли бал в их с мистером Невиллом помолвку, или она все же откажет на виду у всех, вызвав приступ смертельной зависти у всех незамужних леди Йорка. Конечно, ей хотелось стать хозяйкой огромного Найт-Хилл и совладелицей миллионов Невилла, но Эдит не могла забыть о том, что Генри всего лишь богатый американец и едва ли когда-нибудь исправит это положение даже с помощью своих денег.

Из-за подготовки к празднику Кора не сразу нашла место для картин, привезенных из Найт-Хилл.

Барбизонская школа, импрессионисты… Неужели за ними будущее, как утверждал Генри? Неудивительно, что цветовые пятна на картинах вместо тщательно выписанных деталей не понравились леди Вайолет. Вдовствующая графиня привыкла к портретам великого Гейнсборо, но то портреты, а пейзажи, возможно, стоит писать именно так, передавая скорее цветовое восприятие.

Роберту тоже не понравилось, но это потому, что их подарил Невилл.

Кора подумала, что и мистеру Левинсону такая манера письма придется не по вкусу.

Но цветовые пятна оживили интерьер Дауэрхауса. Через два дня к ним добавилась работа, выполненная вдохновленной Эдит. Если честно, то эта мазня не понравилась никому. Эдит в попытке передать цветовые ощущения от солнечного утра перестаралась, и понять, что же изображено, было просто невозможно.

– Пусть она постоит у тебя, потом заберу.

Кора поняла, что Эдит просто не рискует показывать свое творение леди Вайолет, которая и раньше не одобряла излишнее увлечение дочери живописью.

– Пусть постоит. Потом закончишь и покажешь в Даунтонхаусе, – согласилась Кора.

Картину увидел заглянувший в малый дом Роберт:

– Кора, что это? Вот это ты приобрела у мистера Невилла?

Она рассмеялась:

– Нет, дорогой, это попытка Эдит соответствовать новым веяниям моды в живописи. А приобретения – вон они.

Картины настоящих импрессионистов Роберту не понравились тоже, он не воспринимал цветовые пятна как изображения природы.

– Конечно, это не Моне или Мане, но не будь столь суров, может, мы действительно не понимаем новую живопись, как не всегда понимаем новую музыку.

– Мы? Значит, ты тоже не всегда понимаешь? – В голосе супруга слышалась ирония.

Кора предпочла честно признаться:

– Да, и я не всегда понимаю. Но я хотя бы пытаюсь.

Они разговаривали так, словно не было раздора, чуть посмеиваясь друг над другом, от этого стало тепло и уютно. У Роберта мелькнула мысль, что, живи они вдвоем в Дауэрхаусе, возможно, никаких трений и не возникло бы. К чему им огромный дом, Невилл со своими импрессионистами и дамы Йорка с их балом в Найт-Хилл?

Очарование вечера вдвоем нарушил мистер Симпсон, пришедший выяснить какие-то не очень существенные вопросы у графа. Его глаза так и бегали по сторонам, явно пытаясь выхватить перемены.

А еще Коре показалось, что управляющий слишком долго беседовал с Анной. Неужели этот скользкий тип нравится ее горничной?!

– Анна, о чем с тобой говорил этот вороватый тип? Впрочем, можешь не отвечать, это не мое дело.

– Миледи, я его терпеть не могу, но он постоянно пытается намекать на возможность каких-то особых отношений между нами.

– Постарайся, чтобы об этом не узнал Томас, не то проблем не избежать.

Горничная вздохнула:

– Томас знает, он уже грозил переломать мистеру Симпсону ноги, но тому наплевать.

– А как у вас с Томасом?

И снова Анна вздохнула:

– Все так же. Едва ли Томас создан для семейной жизни, миледи. Он может только красиво ухаживать, видно, научился у графа… Ой, простите, миледи. Я сказала глупость.

Кора рассмеялась:

– Ты права. У кого еще камердинеру научиться амурным делам, как не у хозяина?

Она посмеялась, но неприятный осадок остался. Слуги часто знают о свои хозяевах куда больше них самих. Значили ли слова Анны, что Роберт ухаживал за кем-то на виду у Томаса? Возможно, да, хотя, наверное, еще до знакомства с самой Корой.

Но сказанного не вернешь.

Кора вдруг поймала себя на том, что ей очень не хватает простых объятий Роберта. Если бы они по-прежнему спали хотя бы в одной комнате, всего лишь ощущение, что муж рядом, успокоило и вселило бы уверенность. Но, боясь повредить плоду, Кроули уже месяц не делили ложе и спальню.

Иногда так хотелось прижаться к его плечу, почувствовать теплое дыхание на своей шее, сильные руки… Неужели все дамы так берегут будущее дитя, что сводят общение с мужем до минимума, едва забеременев? А как же те, кто рожает год за годом?

Для себя Кора решила, что ни за что не станет в следующий раз беременеть быстро, иначе можно стать мужу совсем чужой…

Интересно, тоскует ли Роберт по ней или ему достаточно лишь беседовать с женой по вечерам и здороваться утром? Что, если спросить прямо? Кора вдруг пожалела, что не сделала этого до прихода мистера Симпсона. Возможно, Роберт ответил бы честно. Она понимала, какого ответа ждет, и от одной мысли об этом чуть зарделась.

А впереди еще столько месяцев…

Из Шотландии пришли два письма – одно леди Вайолет, второе Эдит.

Поскольку Доминик умудрился подать почту не вовремя, когда еще не закончился обед, леди Вайолет, недовольно сверкнув на бестолкового лакея глазами, свое отложила. А вот Эдит открыла, заработав еще один недовольный взгляд.

Кора с интересом смотрела на золовку. Из Эдинбурга ей мог писать только кузен Чарльз, и писать он мог только по одному поводу… Так и есть – щеки Эдит полыхнули красным, что заставило ее мать взяться за свое письмо вопреки правилам приличия.