Эта мысль ставит окончательную точку в сомнениях.

Я поворачиваюсь к риелтору.

- Мне нравится.

Сухая, похожая на учительницу женщина кивает.

- Залог внесен на три месяца.

Уже?! Я недовольно хмурюсь. Не хочу быть обязанной Ястребовскому. Я в состоянии заплатить сама.

- Могу узнать сумму?

Поколебавшись, женщина отвечает. Хорошо. Верну все до последней копейки, как только появится возможность. Или перечислю на счет фирмы Оболенского. Пусть они сами разбираются.

Ставлю подписи на документах, которые предлагает риелтор.

Сделка проходит быстро – и вот уже я с Ульяной на кухне.

- Гляди-ка, - усмехается женщина, - а в холодильнике прям скатерть-самобранка. Надо же, какая забота.

Я вяло морщусь. Да уж, Ястребовский все предусмотрел.

- Давай перекусим? – предлагаю Ульяне. – Если у тебя есть время.

Конечно, она соглашается. И я очень этому рада.

***

Демьян

Немец встречает меня понимающим взглядом. Наверняка уже в курсе, что его совет оказался рабочими. Это… бесит. Настолько что я едва сдерживаюсь, чтобы не уйти. Никакого договора я не заключал, все обещания – лишь на словах.

Но как овца на заклание, я тащу себя на кушетку.

- О чем будем сегодня беседовать? – кривлюсь, разглядывая безмятежного мужчину. – Могу рассказать об отце и его методах воспитания.

- Не сомневаюсь, что они были жесткими, - тянет немец. – Обязательно доберемся и до этого пункта. Но сегодня поработаем с другим. Вспомним приятные моменты.

Я хмуро смотрю на психолога. Какие приятные моменты? Может, не приятные – вот их через край, аж скулы сводит.

Мужчина понимающе ухмыляется. И открывает блокнот.

- Что ж, приступим…

Следующие полчаса иначе как пыткой я назвать не могу. Немец заставляет вспоминать детство в самых мельчайших подробностях, и ощущения такие, словно я занозы из сердца достаю. Они кровавые и с зазубринами. Идут больно – несколько раз я готов встать и уйти, и все равно остаюсь. Потому что почти в каждом воспоминании Алена. Она сглаживает тяжелые моменты, делает их не такими острыми.

- …После того, как отец меня из дома вышвырнул, пришлось ночлег искать. Зима, холод собачий, к кому идти – не знаю, стыдно… В итоге оказался у Алены. Знал, что смеяться не станет, я ж в одних штанах был, рваных…

- …Мать меня за водкой послала, а я хлеба купил. Ну и получил за это. Алена у бабки своей бинты и йод стащила. Лечила меня, пока я в сарае отлеживался…

- … Щенков я у Алены спрятал. Иначе бы отец утопил. Он живности не терпел, собаку держал только для того, чтобы собутыльников пугать. А от приплода избавлялся. Найда потом неделями скулила, искала…

Сколько мои исповеди длились – не знаю. Но с кушетки встал весь взмокший и с острым желанием покурить.

Немец мне ничего не говорит, но и без него ясно – если мне было хреново или помощь требовалась, Алена была рядом. Несмотря на все мои выверты и попытки отделаться, когда жизь более менее приходила в норму. Конечно, я отталкивал ее потом. Стыдился. Ведь она знала все мои слабости... Всю боль.

- Жду вас в следующую пятницу, - Шнайдер стучит перьевой ручкой по планшету. – И постарайтесь эту неделю не попадаться Елене Николаевне на глаза. Ей нужно прийти в себя после случившегося. Впрочем… Несколько смс будут уместны. Но исключительно вежливые и без каких-либо требований.

Прекрасно, мать вашу! А то я не догадывался.

- Посмотрим, - ухмыляюсь криво и выползаю за порог.

Чувствую себя отвратительно. Как будто меня наизнанку вывернули и встряхнули. А потом хорошенько так макнули в грязь. И вроде раньше все понимал, а сейчас словно с другого ракурса взглянул. Как она меня терпела вообще?

Выбравшись из парадной, падаю на ближайшую лавку – около офиса немца небольшая арка зелени. Красиво, но мне не до любований.

- Что, тоже от Генриха Вольфовича? – хрипит рядом чей-то голос.

Моргаю, пытаясь сфокусировать взгляд и кошусь в сторону.

Первая мысль – уголовник какой-то. У него чистые от татуировок руки и одежда приличная, темные джинсы, футболка с абстракцией на морскую тему. Но вот глаза волчьи. Темные, жуткие. Как у повидавшего такое, о чем думать не очень хочется. И при этом мужику всего лет сорок – не больше.

Незнакомец криво ухмыляется.

- Курить хочешь? – хлопает себя по карману.

- Не курю, - отвечаю автоматически, но мужик фыркает и достает пачку.

- У Вольфовича закуришь… Я вот тоже бросить пытаюсь, да все никак. Держи.

И я беру предложенную сигарету.

- Спец он хороший, не ссы, - продолжает мужик. – Через пару сеансов будешь огурцом.

- Что-то глядя на тебя, я не уверен.

Мужик опять скалится. Белые зубы, крепкие. Да и сам он мощный весь. И лицо характерное – проглядываются нерусские черты.

- А ты на меня не гляди, - выпускает густые клубы дыма. – Я по ходу тут, - кивает на подъезд. – навечно прописан.

- Так плохо все?

- Полный здец, - соглашается мужик.

Нутром чую, этот бугай мается из-за женщины. А иначе зачем он тут? Видно, крепко ему одно место прижало.

- Измена? – озвучиваю самое очевидное, но незнакомец медленно качает головой.

- Хуже, - и, метким броском отправляя окурок в урну, поднимается. – Вот тебе бесплатный совет – захочешь с любимой женщиной поговорить – говори… Ну все. Теперь моя очередь мозги полоскать.

Очень верное определение. Я киваю на прощание, но мужику пофиг – уходит не оборачиваясь. А я направляюсь к небольшой стоянке. Там уже припарковано новое авто – цвета мокрого асфальта, тяжелое и дорогое. Подходит братку из 90х.

В кармане вибрирует мобильный.

Оболенский… Делаю вид, что не слышу. Говорить с ним нет желания. Знаю, что сейчас начнет на мозги капать, чтобы я быстрее к Алене клинья подбивал.

Наконец, телефон замолкает. А я сажусь за руль. Но, немного подумав, опять хватаюсь за мобилу. Что там уголовник-браток советовал? Захочется говорить – говори? Ну, беседы пока табу, но поинтересоваться, понравилась ли квартира – это вроде бы вежливо и нейтрально.

А потом надо созвонится с Мартом. Пусть поднажмет. Не смогу я долго водить Оболенского за нос

Глава 19

Всю неделю от Ястребовского лишь парочка смс. Признаться, я думала, что он пороги начнет оббивать, тем более Оболенский велел, но Демьян меня не трогает.

Надо сказать – испытываю по этому поводу благодарность.

Я