Завернувшись в полотенце, Даша, большая, розовая, сияющая, появилась на пороге гостиной. Отметила острым взглядом беспорядок, бутылки под журнальным столиком, грязные бокалы – один с недопитым вином, значит, был мужчина. Никто не пьет сразу из двух бокалов, даже Ирка. Был и ушел, не допив, а Ирка в депрессии. Метания, порывы, сопли и «психи» (так она это называла) подруги Даше непонятны. Был муж, даже целых два. Первый – Максим – умница, известный журналист, какие стихи писал! Ей бы кто такие написал. Какого рожна Ирке надо было? Денег не хватало, видите ли. Второй – с деньгами, зато жлоб, двух слов связать не мог, шлепал по заднице всех баб подряд и гоготал. Ужас! Сейчас в тюрьме. Хоть и дурак, а жалко. Даша съездила к нему однажды, привезла пирог, сама пекла, человек все-таки. И всякие вкусные вещи. Он глазам не поверил, спрашивает: а где Ирка? Думал, они вдвоем. А потом вдруг расплакался и стал жаловаться, как любил Ирку, суку жадную, все ради нее, все ей мало было! И любит до сих пор. А она ни разу даже не написала! Сказал, вот ты, Дашка, ты ж нормальная баба, добрая, честная, а одна. Потому что нас, мужиков, всегда в грязь тянет, в подлость, натура такая звериная, что ли?

Передал Ирке письмо, а та и читать не стала. А ее отругала и высмеяла. Сказала, тоже мне, мама Тереза, хоть к болячке прикладывай. Мечется Ирка, а чего – непонятно. Как будто бежит, догоняет кого-то, боится упустить, руку тянет урвать, а не урывается. Как проклятье какое-то! И ведь винить некого, характер такой, что не подступишься. Одна она, Даша, способна выдержать и усмирить ее. Дать по мозгам и привести в надлежащий вид.

И у нее, Даши, тоже ни семьи, ни детей, ни мужа. Был Денька… бедный! Она до сих пор помнит тот проклятый день, когда позвонил Стас Куртов, брат Деньки, и сказал, что его нет… погиб. А больше никого. Никогда! А кто виноват – неизвестно. Наверное, что-то в ней тоже не так, но с другим знаком. Судьба. Кто с какой уродился, как говорят…

Ирка лежала лицом в подушку. Даша вздохнула и принялась наводить порядок. Распахнула окно, впустила свежий воздух. Северная сторона, на улице чуть попрохладнее, чем в квартире. Достала из-под столика пустые бутылки, сгребла бокалы, вынесла на кухню. Открыла коробку с кофе, улыбнулась, вдохнув сильный терпкий запах. Включила кофеварку, потянулась за чашками. Она двигалась в тесной Иркиной кухне легко, будто танцевала.

– Подъем! – Даша затормошила Ирку. – Ты, мать, живая? Кофейку горячего!

– Пей сама, – пробурчала та в подушку. – Тошнит!

– Закусывать надо! Кому сказала, вставай! – скомандовала Даша. – На кого ты похожа, кожа да кости, смотреть противно!

– Ну и не смотри!

Даша, недолго думая, схватила Ирку поперек, подняла, усадила. Ирка отбивалась, но больше для вида. Ей вдруг до смерти захотелось кофе. И пожрать. От запаха свежего хлеба голова пошла кругом.

– Пей! И ешь! Умыть бы тебя… – подумала вслух Даша. – Ладно, ешь пока.

Ирка уминала бутерброды, запивала кофе. Даша неторопливо пила из своей чашки, рассматривала подругу. Исхудала она, щеки ввалились, голова нечесаная, амбре… тоже не впечатляет. «Что ж ее так корежит, – думала Даша, – так выламывает, или черт вечно под руку толкает? И попивать стала».

– Что, хороша? – спросила Ирка, заметив ее взгляд.

– Не то слово, – ответила Даша. – Что опять не так?

– Все не так!

– На работе?

– В жизни! В жизни все не так! Ты иногда вспоминаешь, сколько нам лет?

– Я знаю, сколько нам лет. И что?

– А то, что все! Финита! Все уже было! – заорала Ирка. – Ты это понимаешь?

– Понимаю. И что я должна теперь делать, по-твоему? Биться в истерике?

– Ты, Дашка, как корова, честное слово. От тебя же все отскакивает… все тебе по барабану! Ты своей жизнью довольна?

– Довольна!

– Не ври! Довольна она! Тебя же так ударило, когда Денька разбился, что до сих пор…

– Ты лучше ешь, – перебила ее Даша. – И помолчи, все равно ничего путного не скажешь. Что было, то прошло, ничего не исправишь. Думаешь, лучше вот так валяться днем в ночной рубашке… несвежей, между прочим, и глушить портвейн? С грязной головой? Фу!

– Лучше! Я кричу от боли! Я каюсь! Я валяюсь в ночной рубашке, а ты… – Она запнулась, смерила Дашу взглядом. – …а ты вообще в чужом полотенце!

Даша рассмеялась, похлопала себя по круглым голым коленкам и спросила:

– В чем ты каешься?

– Ни в чем! Вообще. Ты понимаешь…

– А кто у тебя был? – невпопад с любопытством спросила Даша.

– Один… знакомый. Александр Шибаев. – Она взглянула на подругу, ожидая ответной реакции, но лицо той осталось безмятежным. – Еще позавчера…

– И что?

– И ничего! В том-то и дело, что ничего! Даже вина не допил. Представляешь, здоровый молодой мужик не стал пить и не попытался… хотя бы попытался! А ведь мужики на меня кидались! Еще недавно! Не захотел… – Ирка всхлипнула, лицо уродливо скривилось.

– Подумаешь! – махнула Даша рукой. – Меня тоже не хотят.

– Тебя и не хотели! – брякнула Ирка. – Тебе же только и свету в окне, что Денька! А не факт, что получилось бы, он гуленый был…

– Получилось бы, – твердо сказала Даша. – У тебя не получилось бы, а у меня получилось. У тебя ни с кем не получается. А то что он с тобой… перепихнулся, так это дело такое, сама понимаешь.

– Ты знала? – Ирка с изумлением уставилась на подругу. – Ты…

– Конечно, знала. Я же не слепая. Да он мне и сам сказал.

– Ну… ты… а я, дура, винюсь! Переживаю! – Ирка от возмущения стала заикаться. – Ты что, раньше сказать не могла?

– К слову не пришлось, вот и не сказала. Винится она! Не надо с чужими парнями путаться, тогда и виниться не придется. – Даша задумалась, вздохнула и добавила: – Да я не в обиде… чего уж там. Так что особенно не переживай и не винись. Еще кофе?

– Ты, Дашка… бесчувственная! Если бы мой парень… Да я бы его порвала! Глаза бы выцарапала!

Даша рассмеялась, тяжело поднялась с затрещавшего дивана и пошла на кухню ставить кофейник. А Ирка осталась сидеть с открытым ртом, чувствуя себя последней дурой. Ну, Дашка! Ну, клуша! Ну, корова! Знала! И ни разу ни словечка, ни намека, ни взгляда косого! Утерла нос, а она считала ее простячкой и недалекой дурой. А оказалось, это она, Ирина, простофиля и дура. Денька ей на фиг был не нужен, но хотелось показать класс – смотри, мол, это я, Ирина, вся из себя, а не толстая вечно хихикающая Дашка! Понимай разницу! Он и понял – пошел и рассказал. И тут облом…

Ирина вдруг расхохоталась – как ни странно, ей стало легче. Как говорили когда-то предки – жизнь-копейка, судьба-индейка! А в конце жирная точка. И уже все равно, что было, чего не было. Все равно!

Она содрала с себя ночную рубашку и, как была, голышом, помчалась в душ, заорав по дороге: