Монах кивнул:

— Удачи вам, барон. И да пребудет с вами Господь в вашей борьбе за правое дело. Хотя мы с вами немного по-разному верим в Бога, но Он у нас один, и Он — на нашей стороне. Он не оставит верных чад своих на заклание Нижнему Миру… Да, воистину, смутные нынче времена — но не потому, что много людей попало в объятья Сатаны, скорее наоборот: слуги дьявола обнаглели именно потому, что настали смутные времена. Здесь вы путаете причину со следствием. Ну, а смутные времена… Да что и говорить, вы же сами знаете. Кто сейчас сидит на троне верховного короля? Ференц Карой, великий инквизитор — обычный человек, пусть и самый могущественный из ныне сущих колдунов. А в прошлом году верховным королём был Мэтр — Великий. А во времена моей молодости великим инквизитором тоже был Великий, а триста лет назад семеро высших руководителей Инквизиции были Великими. Теперь нет ни одного Великого, некому больше защищать нас в Ничейные Годы — поэтому и настали смутные времена…

Мы с Инной так заинтересовались их разговором, что даже забыли о еде. В конце концов я не вытерпел, встал из-за стола и подошёл к соседям.

— Извините за неуместное любопытство, господа, но мы случайно услышали часть вашей беседы. Вы говорите об очень интересных, хоть и не очень весёлых, вещах.

— Ну и что? — спросил барон не очень приветливо.

— Нельзя ли нам присоединиться к вашему обществу?

Барон вопросительно посмотрел на монаха.

— Я не возражаю, — сказал тот.

— Что же, прошу вас, — нехотя предложил барон.

Без видимых усилий мы с Инной подняли наш тяжелый дубовый стол и придвинули его вплотную к их столу. Монах и барон удивлённо переглянулись, однако промолчали.

— В том, о чём мы говорим, — сказал монах, когда мы вновь сели, — нет ничего интересного, милостивые государи… Простите, я не знаю, как к вам обращаться.

Мы представились. Название Ланс-Оэли наши новые знакомые слышали впервые, но графские титулы произвели на них большое впечатление.

— Так вот, монсеньор, мадам, — продолжал монах, — всё это совсем не интересно, это чудовищно и апокалиптично. Я думаю, вы согласитесь со мной.

— Возможно, — не стала отрицать Инна. — На нашей родине тоже есть люди, которые поклоняются дьяволу, устраивают шабаши и участвуют в чёрных мессах. Но у нас это не приобрело такого размаха, чтобы драматизировать ситуацию и говорить о смутных временах в том смысле, который вы вкладываете в это выражение.

— И кстати, — добавил я. — О каких Ничейных Годах вы говорите?

Монах мигом насторожился.

— Наверное, вы издалека, — предположил он. — По-галлийски говорите довольно бегло, но он для вас не родной.

— Вы не ошиблись, отче, — ответил я.

„Влад,“ — подсказала Инна, — „в галлийском языке есть слово «склавон», что значит — славянин.“

„Да, вспомнил… Гм, странно выглядит это «вспомнил», если никогда не учил.“

„Ещё бы!“ — согласилась Инна, а вслух добавила:

— По происхождению мы славяне.

— О?! — удивлённо вскинул брови барон. — Jeśte sloviny hospodary mói?

Мы с женой обменялись быстрыми взглядами.

— Вы тоже славянин? — спросил я.

— Tak, tak, jeśm slovin, — энергично закивал барон. — Slovin-zahorian zo vladarstva Zahorie. Štepan je moje zvisko. Štepan Simič, gazda z Jabloničev. A hospodary, kakovi jeśte sloviny? — Барон-газда спохватился, сообразив, что монах не понимает его, и спросил уже по-галлийски: — А вы, господа, какие именно славяне?

— Я полька, — ответила Инна. — А мой муж украинец.

Штепан Симич покачал головой:

— Не слышал о таких.

— Мы из Киева, — на всякий случай добавил я. В глубине души я был искренне убеждён, что если даже снобы-американцы слышали о моём городе (в основном из-за Чернобыля и котлет по-киевски), то уж на Агрисе и подавно должны о нём знать. Как ни странно, я оказался прав.

Глаза барона тотчас сверкнули.

— Кийов? — переспросил он.

— Ага! — обрадовался я. — Вам знакомо это название?

— Да, знакомо. У нас есть легенды, бувальщизны, о кийовском князе Владесвяте Красне Слончко и о князе Свентославе, ходившем с войском на греческий Владарград.

— Греческий Владарград? — оживился монах.

— Царьгород, Византий, Константинополь, — пояснил я. — Сейчас этот город называется Стамбул. Точнее, Истанбул.

— Но он же на Основе!

Я пожал плечами:

— Ну да, на Основе. И Киев на Основе. И мы родом с Основы. А что тут такого?

С неожиданной для своих лет прытью монах вскочил на ноги, поднял висевшее на груди распятие и направил его на нас.

— Дьявол хитёр, коварен, но глуп, — угрожающе-торжественно провозгласил он. — Ему не обмануть честных людей.

— Что это значит? — спросил Штепан, вставая из-за стола. — Я ничего не понимаю.

— Вы тугодум, барон! Слышали, что он сказал? — Монах кивнул в мою сторону. — Что они с Основы. А с Основы на Грани могут переходить только настоящие колдуны.

Барон внимательно посмотрел на меня.

— А если они действительно колдуны? Или, может…

— Что «может», идиот?! Будь они колдунами, то не говорили бы таких глупостей. И не спрашивали бы о Ничейных Годах.

Во взгляде Штепана мелькнули молнии, не сулившие нам ничего хорошего. С последней надеждой он произнёс:

— А вдруг они попали на Грани случайно? Как предок герцога Бокерского.

— Вздор! — запальчиво возразил монах. — С наступлением Ничейных Годов инквизиторы стерегут Основу, как зеницу ока. Они бы обязательно заметили их.

— В самом деле, — вынужден был согласиться барон. — Если только господин граф и госпожа графиня не выглядят значительно моложе своих лет…

— Никакие они не граф и графиня, — перебил его монах. — Они вообще не люди. Это исчадья ада. Убейте их, барон!

Всё ещё сомневаясь, Штепан взялся за меч и отрывисто произнёс, обращаясь к своим подчинённым:

— K zbroje!

Мы поспешно отступили к стене. Загорские воины с мечами наготове обступили нас полукругом.

„Я могу поджечь их одежду,“ — мысленно отозвалась Инна. — „Но что-то не хочется.“

„Я тоже не хочу их убивать. Разве они враги нам? Вовсе нет! К тому же братья-славяне… А этот монах — самодур, каких ещё свет не видел.“

„Мы тоже хороши. Нечего было распускать языки… Убежим сквозь стену?“