Все это напоминало балаганное представление, где грузный здоровяк все никак не может отделаться от наседающего на него юркого доходяги. Так и галеоны в силу своих габаритов заведомо не могли уйти от изящных судов корсаров, с грациозной легкостью настигающих добычу. Вот враг замедлил ход, сближаясь со вторым галеоном, и первые выстрелы корсара ударили по квартердеку,[34]оставляя в боку корабля рваные пробоины.

— Ну что, мы уже подошли, капитан? — требовательно осведомился дон Гарсия, пальцы которого, сжимающие рукоять меча, были белы от напряжения.

Капитан, взглядом отмеряя дистанцию, ответил не сразу.

— Все еще далековато, дон адмирал. Если только очень повезет.

— Ну так приказывайте. Немедля.

Палуба содрогнулась от тяжко рявкнувшей бомбарды, и густой дым на некоторое время заволок цель. Когда его сдуло на сторону ветром, все, кто был на шканцах, напряженно вгляделись, как там обстоит с попаданием. Флагман приподнялся на волне, и впереди, невдалеке от корсарской кормы, стал виден плавно оседающий пенно-белый столб.

— Уже близко, — кивнул дон Гарсия. — Давайте, давайте. Цельтесь с расстановкой.

Бахнула вторая бомбарда, и когда порывом ветра развеяло дым, стало видно, как часть кормы у корсара взлетела градом обломков. Флагман взорвался криками восторга; люди орали, победно потрясая кулаками.

— Имеет смысл заряжать книпелли[35]и целить по веслам, — предложил Томас. — Стреножив врага, мы сможем подойти и взять галеру на абордаж. Тогда им долго не продержаться.

Дон Гарсия тотчас велел капитану передать приказ. Обслуга спешно прочистила и перезарядила орудия. Между тем флагман постепенно сокращал расстояние, и вторично бомбарды грохнули уже на дистанции в двести шагов. Первый выстрел взметнул волну по левому борту вражьей галеры, срезав несколько задних весел. Спустя секунду следующий выстрел пришелся в цель: под пружинистым ударом цепи балясины весел ломались, как хворостины. Корсара развернуло левым бортом вдоль, как раз под жерла испанских пушек: стреляй не хочу.

— Пли! Молоти! — высоким от волнения голосом выкрикнул Фадрике, пристукнув негодующе кулаком. Отец неодобрительно на него покосился, но ничего не сказал и вновь сосредоточился взглядом на неприятельском судне.

Частотой своих выстрелов орудия вторили усердию обслуги, работающей на одобрение споро. Пиратский флагман становился все ближе, а значит, и стрельба шла без промаха: в щепу кололись весла, расхлестывались борта, брызжущими багровыми лоскутьями разлеталась по палубе плоть. Но при этом оттуда то и дело попыхивали напряженные огоньки мушкетных выстрелов, некоторые из которых били не мимо цели. Вот у одного моряка из груди дугой хлестнула кровь от тяжелой мушкетной пули.

— Ричард, пойдем со мной, — скомандовал Томас и первым спустился на главную палубу, где меж двумя мачтами скопились вооруженные люди. Защиту им давали нагрудники, шлемы и латы, а руки и бедра прикрывали плотные гамбизоны с защитными бляшками. У одних солдат были щиты, тяжелые мечи, а на поясе так еще и палицы. Другие, чтобы работать с двух рук, вместо щитов держали короткие пики. Томас, обернувшись, еще раз взыскательно оглядел, плотно ли на эсквайре пригнаны доспехи и шлем. Вроде все как надо.

— Молодец, — сдержанно похвалил Томас.

Ричард кивнул с некоторой поспешностью. В его темных тоскующих глазах читался страх — знакомый в силу своей памятности ужас перед первым боем, когда в голове мечутся мысли: а вдруг ранят да как бы проявить себя достойно, не осрамиться. Томас возложил руку юноше на плечо и промолвил так, чтобы тот слышал поверх грохота бомбард, треска аркебуз и барабанного стука внизу:

— Держись вблизи меня. Будешь прикрывать мне спину. Ты как, готов?

— Да… Ну а как же… А зачем все это?

— В каком смысле? — чуть нахмурился Томас.

— Ну, это, — Ричард растерянно указал на солдат вокруг. — Лезть в драку. Это же забота солдат. Мы-то здесь не более чем пассажиры.

— Я рыцарь, Ричард. Мой долг сражаться. Как и твой — человека, именующего себя моим оруженосцем. Эсквайром.

— Слов нет, вы правы. Но наше место там, на задней палубе, а долг у нас своими жизнями оберегать дона Гарсию. Вот там мы и должны стоять.

Слова Ричарда о нежелании ввязываться в бой не вызвали у Томаса ни гнева, ни презрения, а лишь разочарованность тем, что юноша противится шансу испытать себя. Молодой человек, не подавивший в себе некогда страх перед лицом опасности, обречен всю свою дальнейшую жизнь сомневаться в себе, своих силах. И это чувство, что под стать увечью, будет снедать его до конца дней. Ведь если на то пошло, и сам Томас вышел сейчас на бой не из любви к насилию, а из чувства долга. Хотя не только. Несмотря на нравственные терзания о смысле этой бессрочной войны во имя Божие — у каждой веры свое, — обстоятельства ввергли его именно сюда, на передний край, и в силу их он теперь должен — а значит, будет — сражаться и убивать, непреложно и безоговорочно.

* * *

— Дон Гарсия окружен своими офицерами и потому в безопасности. Наше же место здесь, где мы можем напрямую повлиять на исход боя. И будем биться бок о бок с этими людьми.

Ричард хотел что-то возразить, но Томас его осек:

— Ни слова больше. Исполнись твердости и сожми рукоять меча.

— Мне молиться? — взволнованно сглотнув, как-то по-детски произнес юноша.

— Если хочешь. Многие перед битвой усердно возносят молитвы, но я так и не видел, чтобы те уберегали их от пули или клинка. — Видя лицо юного эсквайра, Томас успокоительно ухмыльнулся. — Просто думай о том, чтобы выжить, и вторь своим мыслям действиями. Это единственно верная и подобающая воину мысль перед боем. Ну что, ты готов?

— Я готов, сэр Томас, — после глубокого вдоха ответил Ричард.

Впереди на фоне неба уже маячили мачты и стройные реи корсарской галеры. Орудия испанцев напоследок пальнули по палубе, вслед за чем последовал приказ «рули влево». Весла с той стороны круто ушли в воду, в то время как на правом борту после единого мощного взмаха они по окрику надсмотрщика проворно ушли в свои гнезда. Слышно было, как под палубой их с глухим стуком вдергивают внутрь гребцы. Вот мимо проплыла изрядно покореженная корма корсара, и суда чиркнулись бортами. Вдоль порушенного ограждения скапливалось вражье воинство, яростно вопя на близящийся испанский флагман.

— Бросать крючья! — проревел сквозь сложенные рупором ладони капитан.

Моряки, стоящие наготове у бутов вервей, вскинули и начали разматывать над головой разлапистые абордажные крюки, которые, набрав необходимый размах, метались и летели дугой со змеистыми шлейфами вервей, падая где-то в гуще теснящихся на палубе людей в долгополых одеждах. Затем испанцы, крепко упершись в палубу босыми ногами, взялись с силой притягивать оба судна одно к другому. Воздух вновь наполнился заполошным треском аркебуз и криками людей, ждущих ринуться в бой. Приподнятый на волне корабль дона Гарсии грузно стукнулся о корсара, отчего воинство на обоих судах шатнулось и на мгновение смолкло, силясь удержаться на ногах. Капитан, пользуясь моментом, выкрикнул приказ: