Даже прически в Северной Корее строго контролируются государством. Женщинам запрещено красить волосы, хотя завивка обычное дело среди замужних. В свободном мире ходил слух, будто Ким Чен Ын после воцарения распорядился, чтобы все мужчины носили помпадур, как у него. Это неправда, а правда то, что мужчины в Северной Корее обязаны стричься коротко. В парикмахерских на стенах висит набор рекомендованных моделей, и среди них действительно есть несколько с выбритыми висками и затылком и коком на макушке. Это необязательно, но понимающий северокорейский мужчина знает, что нет более удобного способа продемонстрировать свою преданность вождю.

От политзанятий и собраний самокритики не освобождаются даже те, кого государство отпустило за границу зарабатывать для режима валюту. Наоборот, из-за того, что эти люди видят настоящий мир, режим всеми силами старается оградить их от идеологической заразы. «Нам рассказывали, как неустанно товарищ Ким Чен Ын трудится на благо партии, страны и народа, – поведал мне господин Сон, который в год смерти Ким Чен Ира работал на стройке в России, добывая твердую валюту для государства и немного для себя. – Он делал и то, и другое, и третье и так напряженно работал на благо всех нас. Выходила какая-то ерунда. Любой, кто служил в армии, знает, что ребенку-дошкольнику не под силу обращаться с винтовкой, а в машине он даже дороги из-за приборной доски не увидит», – недоумевал господин Сон. Но в то время он не мог высказать ни слова сомнения.

В Северной Корее никто не надеялся остаться в живых, крикнув, что новый король голый.

Знали это почти все, потому что государство, некогда названное страной-затворником, уже не так глухо заперто. При всех отчаянных усилиях режима он не может полностью отрезать страну от мира.

Разразившийся голод открыл китайскую границу для продовольствия и товаров, а вместе с ними в Северную Корею проникала информация. Люди, тайком ходившие за реку, возвращались с рассказами об увиденном на том берегу: о стране, где у людей столько еды, что они встают из-за стола, не съев всего, и где даже собаки питаются лучше, чем граждане Северной Кореи.

Постепенно стала поступать более разнообразная информация.

Торговцы-челноки везли контрабандой флешки и SD-карты, запрятанные в мешках с рисом или в тюках с батарейками, и тайно торговали ими на рынках. Эти небольшие носители информации нетрудно спрятать от властей, и ими удобно обмениваться с друзьями.

Волонтеры из Южной Кореи, стремясь помочь свободному обороту информации, отправляли флешки через границу с попутным ветром в больших шарах-зондах и бросали их в реки в бутылках, когда течение было благоприятным. Чаще всего на них были записаны фильмы-боевики и слезливые мыльные оперы, иногда книги и энциклопедии, или жизнерадостный южнокорейский поп, или порно.

Все это без остатка поглощается северокорейским обществом, жадным до информации.

«На рынке спрашиваешь у торговца: "Есть что-нибудь вкусненькое?" или "Есть какое-нибудь хорошее пиво?", – рассказывала мне госпожа Квон о своей былой жизни в северном городе Хверёне, – и потом говоришь: "Отлично, налейте до краев". Это значит, что тебе нужна флешка, на которой много фильмов».

Нарасхват идут на рынках DVD-плееры с USB-разъемами. Особенно популярны портативные, небольшого размера, прозванные нотелами – комбинация слов «ноутбук» и «телевизор». У них есть дисковод, USB– и SD-порты, встроенный телерадиотюнер, а питаться они могут от автомобильного аккумулятора. Они продаются по цене около $50 и есть примерно в половине городских домохозяйств[85].

Бывало, отправляясь на рынок, госпожа Квон брала старые флешки – на обмен, а если не брала, то просто покупала новые. Флеш-драйв на 16 Гб стоит меньше $2, а вмещает целое море информации из внешнего мира. «Я любила рассматривать их дома, смотреть, как они живут, всякие мелочи, – вспоминала госпожа Квон, которая особенно жаловала старый любовный сериал "Меня зовут Ким Сам Сун", рассказывающий о простодушной толстушке, которая встречает прекрасного доктора, а потом теряет его. – Это была просто какая-то сказка. Конечно, я хотела жить как они и мечтала о такой жизни и о переезде в Южную Корею». И хотя жизнь на юге у нее не сказочная (небольшая квартира в пристоличном городе-спутнике), импульсом к действию послужили те картинки из настоящего мира.

Мелькающие в кино холодильники, диваны, телевизоры, автомобили и другие детали южнокорейского быта подрывали один из главных мифов пхеньянской пропаганды: в Южной Корее нищета и запустенье, а у северокорейцев жизнь счастливее. Незначительные детали из этих фильмов и сериалов производили сильнейшее впечатление на людей, не видевших ничего, кроме государственной пропаганды. Мельчайшие детали изобличали великую ложь.

Общение людей в южнокорейском кино тоже многое показывало. Молодые северокорейцы, особенно женщины, замечали, что в этих фильмах люди часто используют вежливые обращения, прибегают к уважительным формам слов. Это разительно отличалось от того покровительственного тона, которым в Северной Корее принято разговаривать с младшими и с женщинами.

Чуна, вместо школы продававшая домашний тофу, однажды весьма удивилась фильму с купленной на рынке флешки. Боевик под названием «Ниндзя-убийца» с довольно кровавыми сценами был снят в США, но играл там мускулистый южнокорейский поп-певец, известный под псевдонимом Рейн. Этот фильм открыл ей глаза. «В школе нам говорили, что люди из Южной Кореи не похожи на нас, – рассказала мне Чуна, – но в этом фильме я увидела, что они и выглядят как мы, и говорят на нашем языке».

Особенно полюбились Чуна популярные песни из Южной Кореи. «Все северокорейские песни будто на один мотив, а слова в них суровые и тяжелые, – говорит Чуна. – Я привыкла к песням про Ким Ир Сена, про генералов и любовь к родине. И вдруг я услышала те песни, тоже на корейском языке, но звучали они совершенно иначе».

Информация такого рода, растекаясь по Северной Корее, расшатывала в народе веру в вождя третьего поколения, рассказал мне доктор Ян, угрюмый мужчина за 40, во время перерыва в сеульской клинике, где он теперь принимает пациентов. «Люди не ждали от этого молодого правителя ничего, – рассказывал доктор. – Мне кажется, 70 % людей в Северной Корее недовольны режимом Ким Чен Ына. Они понимают, что этот человек не годится».

В Северной Корее господин Ян формально считался врачом и работал в большой провинциальной больнице. Но там не было лекарств, а врачу платили ничтожное жалованье – 3500 вон в месяц, чего не хватало даже на килограмм риса, поэтому настоящей профессией доктора была контрабанда. Он собирал в горах целебные растения (северокорейские врачи хорошо в них разбираются из-за отсутствия фабричных препаратов, им все время приходится «выезжать на травы») и продавал в Китае. С выручки он приобретал бытовую технику: рисоварки, портативные DVD-плееры, жидкокристаллические мониторы и прочее и вез домой, в Северную Корею.

При таком роде занятий он знал цену государственной пропаганде. «Нам говорили, что мы бедны из-за санкций, – рассказывал доктор, – но я жил на границе и знал: причина, по которой страна не развивается, в том, что ни у кого нет стимула работать лучше. Как ни старайся, а работать будешь все равно бесплатно».