Не накладывало взаимных обязательств и родство русских князей с половецкими ханами. Хан Башкорд, чьей женой была мать князя Мстислава Владимировича, приведя к Белгороду 20-тысячный корпус в поддержку Изяслава Давидовича и своего пасынка, не стал рисковать своим войском из-за незадачливых родичей. Еще более ярким примером в этом плане может быть Игорь Святославич. Несмотря на то что в его жилах текла половецкая кровь, он обрушился на своего сородича хана Кончака.

В брачных связях русских с половцами обращает на себя внимание одна особенность. Русские князья охотно брали в жены своим сыновьям, а иногда и себе, половчанок, но никогда не отдавали своих дочерей за половецких ханов. В этом, надо думать, отразилось, с одной стороны, непризнание Русью равноправного положения половецких ханов даже по отношению к отдельным русским княжествам, с другой — неприятие их языческой религии. Обратить в христианство «неверную» половчанку считалось делом не только естественным, но и богоугодным, однако принять их веру (в случае выхода замуж русской княжны за половецкого хана это было бы неизбежно) представлялось совершенно невозможным.

Русская летопись сохранила только один случай нарушения такого порядка. Мать Мстислава Владимировича после смерти мужа Владимира Давидовича бежала к половцам и вышла замуж за хана Башкорда, но это тот случай, который только подтверждает правило. Чтобы соединить свою судьбу с Башкордом, ей пришлось пренебречь общественным мнением и тайно бежать в степь.

Если на ход русско-половецких отношений династические браки не оказали принципиального влияния, хотя, разумеется, и не ухудшали их, то в этнокультурном сближении двух народов их роль была весьма заметна. Летопись упоминает десять случаев женитьбы русских князей на половчанках, хотя их было значительно больше. Исходя из многодетности княжеских семей, можно предположить, что от десяти смешанных браков могло родиться по меньшей мере 40–50 сыновей и дочерей. Во втором колене смешанные браки могли дать уже 200–250 внуков и правнуков, в жилах которых текла и половецкая кровь. В реальной жизни процессы этнического смешения русских и половцев были более значительными. Необходимо учесть, что с половецкой принцессой на Русь прибывали и ее молодые подруги, которые выходили замуж за представителей боярского окружения князей. Кроме того, половецких девушек уводили в Русь и во время победных походов в степь.

Разумеется, имел место и обратный процесс. Половцы также при каждом удачном набеге уводили русских девушек. Многих из них продавали на крымских невольничьих рынках, часть же оставалась в степных станах для утехи половецких мужчин.

В половецком словаре есть слово «изба» и «печь», которые, по-видимому, вошли в половецкую жизнь вместе с предметами, их обозначавшими. Русские, видимо, сооружали в степях теплые избы с глинобитными печами, в которых в зимнее время могли проживать смешанные русско-половецкие семьи.

Значительно больше тюркизмов имеется в древнерусском языке. Не все они позаимствованы от половцев, но многие относятся именно к этой эпохе. Ярким подтверждением этому может служить знаменитое «Слово о полку Игореве».

Можно с уверенностью утверждать, что многие половцы и русские хорошо знали язык друг друга. Этому, как ни печально это констатировать, содействовали бесконечные войны между двумя народами. В результате, тысячи русских натурализовались в половецких станах, а тысячи половцев — в русских городах и селениях.

В процессе длительного военного противостояния половцы переняли от русских некоторые типы вооружений (в Чингульском погребении находились шлем и боевые ножи русской работы). В свою очередь, русские испытали влияние половцев в организации конного войска, а также позаимствовали от них сабли, некоторые типы копий, тугие луки, седла и др.

Известно, что половцы имели пристрастие к богатым одеждам, которые пользовались большим спросом в королевских и императорских дворах Венгрии, Византии и других стран. После раскопок Чингульского кургана можно с уверенностью утверждать, что, по крайней мере, часть этой славы следует отнести на счет русских портных. Обнаруженный в кургане золототканый кафтан имел вышитые изображения архангелов и древнерусскую надпись. Металлические части кафтана инкрустированы стеклянными вставками. Химический анализ показал, что эти вставки имеют киевское и среднеазиатское происхождение, этой инкрустацией украшали кафтаны при их изготовлении[215].

Не случайным, по-видимому, является и то, что чингульский кафтан очень напоминает парадные облачения Данила Галицкого, известные по словесному описанию летописца.

Богатые княжеские одежды поступали в степь преимущественно в качестве подарков ханам при заключении мирных соглашений. Сведения об этом сохранились в «Поучении» Владимира Мономаха. Чтобы склонить степных властителей к миру, Мономах давал им «скота много и многы порты своѣ». Уточнение «свои» должно означать — не с княжеского плеча, но княжеские.

Изучение половецких погребений, обнаруженных в Северо-восточном Причерноморье в последние годы, показывает, что во многих из них присутствуют не только ценные вещи древнерусского происхождения, но также обыкновенная керамика. Из 850 раскопанных позднекочевнических погребений в 30 выявлены горшки XI–XIII вв. Это так называемые сероглиняные и коричневоглиняные кухонные горшки с типичными валикообразными венчиками. Судя по инвентарю, керамика древнерусского облика встречается преимущественно в небогатых женских захоронениях[216].

Как попали русские горшки в степь? Ответить на этот вопрос непросто. Это не византийская амфорная тара, которая поступала на Русь и к кочевникам (вместе с содержимым) торговыми путями. Предположить, что таким же образом оказались в степи обыкновенные кухонные горшки, вряд ли возможно. Нельзя их отнести и к числу трофеев, которые вывозили половцы из Руси после успешных набегов. Скорее всего, древнерусская керамика попадала в степь вместе с русскими, которых часто пленяли половцы и увозили в степь. В керамических сосудах они могли готовить себе пищу в течение длительного пути, а затем пользоваться ею на своем новом местожительстве.