физики тела, ввиду обильного приёма пищи, заставляющего вас не только ослабить на пару пунктов придерживающий ваш живот ремень, но и изменив свои, сдерживающие ваш дух настройки в сторону их ослабления, распоясаться до вашей всей на то возможности, ох! как любит себя показать на радость окружающим.

После третьей, закрепляющей основы вашего сегодняшнего мироздания рюмки, неожиданно для Ильи разговорился Модест. Что, конечно же, не очень-то и необычно, и даже, скорее всего, как раз ожидаемо, нежели обратная немногословность, которая, конечно же, тоже имеет место быть, но только лишь спустя, даже не время (которое в данных случаях не имеет своей прежней устойчивой значимости, когда общим определяющим служит другая единица измерения), а спустя некоторое количество промилле на единицу вашего веса.

– Знаешь, мне всегда любопытно наблюдать за оголённой натурой, – глядя внутрь зала, сказал с придыханием Модест.

– Эй! Ты меня пугаешь, – толкнул в плечо Модеста Илья, на что тот, сделав небольшое отступление, продолжил своё:

– Да ты не так меня понял… Каждый из нас, есть своего рода человек стесняющийся, но как ты понимаешь, это не только относится к одежде, выполняющей защитные функции, но и к надетым на нас условностям в виде этики и воспитания. И как бы удобно не была скроена эта одежда на нас – всё-таки каждый инстинктивно хочет обречь ту безмятежность, которая сопутствовала нашему детству, где не имело значения, что было на нас надето, и что другие думали по поводу наших высказываний, имевших значение только для нас и целого мира, который вмещался в нас, как, собственно, и мы в нём.

Модест замолчал, наблюдая, как одна изрядно невнимательная к окружающим дама, несколько вызывающе трясёт тем, чем её одарила пластическая хирургия.

– И алкоголь более чем способствует этому оголению. Так? – вставил Илья, не заметивший этой ненатуральной – но так натурально отвлекающих от своих столовых дел едоков – отвлечённости в мини юбке.

– Да, он стоит в первом ряду по своей доступности, – после паузы ответил Модест, снова собравшись с мыслями после отхода этой «мини» к месту своего отдыха, который дал время для отдыха впечатлительным персонам (а их, как оказывается, весьма немало среди мужской части населения), и им срочно потребовалась новая порция спиртного, дабы притушить их разыгравшееся воображение от увиденного, а у персон, имеющих обязательства перед своими половинами – заглушить укоры совести, что, опять же, требовало новых возлияний.

– Хотя, он не даёт чёткой картины, давая лишь материал для обсуждения. Знаешь, ведь для того, чтобы понять основу личности, многого не надо – достаточно лишь создать стрессовую ситуацию, при которой он и оголится, – добавил Модест.

– Провокацию… – вставил слово Илья, после чего Модест, ухмыльнувшись, взял бутылку и, разлив новую порцию по рюмкам, сказал:

– Её самую…

Он выпил, на что Илья, которого не надо было долго уговаривать, тоже приложился к опорожнению своей.

– Вот тут-то и наступает самое интересное… – закусив, продолжил Модест. – Да и вообще, люблю я срывать эти маски благопристойности, под которыми, ох! чего только не обнаружишь, и чего только я не навидался, – с задумчивым видом сказал Модест, видимо, пересматривая в уме то, чего он навидался. – А знаешь, мы порой, с друзьями даже иногда пари заключаем, что скрывается под той или иной маской скромности, из-под которой – в силу её тесноты – зачастую так и прёт, – сделал на последнем слово ударение Модест, бросив встречный взгляд на проходящую мимо Милу, воззрившуюся своим затуманенным взором на Илью.

– Так что, хочешь со мной пари заключить? – спросил Илья, тоже заметивший эту Милу.

– Ну, разве что… Как-нибудь потом, если, конечно, захочешь, – засмеялся Модест.

– Я пока что не слишком понимаю, о чём можно заключать эти ваши пари, но я почти готов это сделать, – с ударением в голову ответил Илья, для которого не прошли бесследно эти ускоренные, с применением допинга догонялки.

– Ладно, успеешь, – ответил ему Модест, затем пододвинулся поближе к Илье, как это делают близкие собутыльники в желании донести до собеседника сокровенное, которое, впрочем, часто носит в себе подоплеку дальнейшего уважительного разговора друг с другом. Хотя, наверное, именно таким только образом – через нашептывания на ухо – и передаются самые невероятные вещи, о которых в здравом и трезвом виде даже не помыслишь. – Я хочу довести до твоего понимания одно: в распоряжении человека – без всяких забытий со стороны природы – наличествует весь арсенал чувств и всяких там внутренних существенностей. И только от него и зависит, в каком состоянии их держать, от чего уже, в свою очередь, и измеряется степень применения им этих душевных качеств на основе теплопроводности, на основании которых и делается оценка человека, опять же – только самим человеком, что носит весьма необъективный характер.

Модест посмотрел на молча внимающего ему Илью, который не слишком улавливал суть сказанного, но Модеста уже было не остановить, и он продолжил:

– Знаешь, главное ваше заблуждение заключается в том, что вы материализуете душу, вернее то, что вы о ней думаете, как о целой существенности, но дело в том, что она – нечто совсем другое. Поверь мне, я-то знаю, – Модест впился взглядом в Илью, который ещё и не такое слышал и поэтому не мешал ему и продолжал внимать. – Душа – это, в некотором смысле, твоя возможность, мощность в степени, или ещё лучше сказать, глагол, ждущий вашего по нему решения. О наличии у себя этой, непонятно для чего нужной – в практическом плане – субстанции все подозревают, но не спешат раскрыть её даже для себя: либо, не видя в этом для себя применения, либо же, пугаясь оказаться лицом к лицу перед её осуществимостью. Так вот, ты тут говорил о провокации, а ведь она на мгновение позволяет вскрыть покровы и увидеть эту самую душу в частных её проявлениях. Хотя, сама по себе провокация – это всего лишь завершающая стадия, так сказать, практический опыт, служащий для обоснования и подытоживания результата наблюдения за той или иной личностью. Ведь, идя на провокацию, её организатор уже, как правило, рассчитывает на какую-нибудь предсказуемую реакцию на неё у своего подопытного. Из чего можно сделать вывод, что она проводится им для достижения своих намеченных целей.

– Ну, а какова твоя цель? – очнулся от транса Илья, чем заставил встрепенуться и Модеста, усыплённого своим же монологом, отчего тот – дабы развеять сгущающийся туман перед своими глазами – разливает, как он сам понимает, очень верное средство и, чокнувшись с Ильей, выпивает рюмку, которая крепостью содержимого пробивает его на слёзы с попутным искривлением