Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако не все.
В каждой папке имелось подробное описание физических параметров и фотография. От двух снимков не было никакого толку: на одном рот был закрыт, другой был сделан во весь рост со слишком мелким разрешением. Впрочем, ничего страшного: одна женщина черная, другая низкая, а наш скелет большой.
Зато три остальные все подходили под параметры жертвы. Совсем молодые, запечатленные перед событием, которое заставило их изменить свою жизнь или убило. У меня была продвинутая программа обработки изображения, и я увеличил рот первой так, что весь экран заполнила гигантская анонимная улыбка. Сделав ее максимально четкой, я начал сравнивать с челюстью на столе.
В отличие от отпечатков пальцев здесь достаточно минимального сходства, одним зубом можно произвести идентификацию, если у него необычная форма или имеется надлом.
На это я и надеялся. Найденные зубы были загнутыми и щербатыми. Если ни у одной из женщин на фотографиях не будет подобных недостатков, придется вычеркнуть их из списка. А если повезет, смогу узнать имя погибшей.
С самого начала я знал, что задача не из легких. Любительские снимки не рассчитаны для столь жутких целей. Даже увеличенные и подчищенные, они оставались зернистыми и расплывчатыми. Ситуацию только усложняло плачевное состояние зубов, которые я с трудом собрал воедино. Если жертва и среди них, фотографии сняли до того, как пристрастие к наркотикам сделало свое дело.
Через несколько часов редактирования и разглядывания в мои глаза словно набился песок. Я налил себе еще кофе, разминая шею. Меня охватило уныние. Заранее зная, что шансов маю, я на что-то надеялся.
Пришлось вернуться к снимкам в их первоначальном виде. Один странным образом притягивал к себе внимание. Женщина стояла на улице перед витриной магазина. Лицо было миловидным, но суровым, в глазах сквозила усталость от жизни, несмотря на улыбку.
Губы обнажали только верхние резцы и клыки. Такие же кривые, как найденные в коттедже, но более никакого сходства. Левый резец убитой имел клиновидную выемку, а на фотографии такой не наблюдалось. Брось, ты напрасно тратишь время.
Все же было в этом снимке нечто неуловимо странное. И тут я понял.
— Твою мать… — произнес я вслух и запустил простую операцию. Женщина на экране исчезла и появилась, несколько другая. Теперь за ней читалась часть вывески «Сторноуэй киоск и магаз…». Важно не название, а сам факт, что я мог его прочесть. Раньше надпись была нечитаемой.
Фотография была вывернута наизнанку.
Житейская оплошность, которая обычно не имеет никакого значения: при сканировании или переносе в базу с пропавшими людьми снимок перевернули. Левая сторона стала правой, а правая — левой.
Я смотрел на зеркальное отображение.
С растущим возбуждением я снова увеличил зубы. Теперь на верхнем левом резце был точно такой же дефект клиновидной формы, как и у зуба на столе. И нижний правый клык был кривым и наступал на соседний зуб в той же степени, что и у найденной челюсти.
Все совпало.
Только теперь я счел своевременным прочесть описание под фотографией. Женщину звали Дженис Дональдсон. Двадцать шесть лет, проститутка, алкоголичка и наркоманка, пропала из Сторноуэя пять недель назад. Сей факт не попал даже в информационную сводку, не говоря уже о широкомасштабных поисках. Очередной глухарь, еще одна душа исчезла без следа.
Я снова посмотрел на застывшую улыбку, полное лицо, круглые щеки, проступавший второй подбородок. Несмотря на пристрастие к наркотикам, она из тех, кто остается пышкой. Уйма жира для сгорания. Предстоит сверить отпечатки пальцев, но я уже не сомневался, что это та самая жертва.
— Привет, Дженис.
Пока я всматривался в изображение на экране, Дункан пытался сосредоточиться над учебником криминалистики. И это было непросто. Ветер дул сильнее прежнего. Несмотря на то что фургон был припаркован в закутке за коттеджем, бравшим на себя основной удар, его безжалостно качало.
Постоянный напор тревожил и доставлял уйму неудобства. Дункан подумал, не задуть ли парафиновый обогреватель: вдруг фургон перевернется? Однако лучше уж сидеть в страхе загореться, чем наверняка замерзнуть до смерти.
Поэтому констебль старался не обращать внимания на стихию и сконцентрироваться на книге, слушая, как дождь барабанит по металлической крыше. Заметив, что перечитывает один и тот же параграф третий раз, он смирился со своим положением, вздохнул и закрыл учебник. Дело в том, что его беспокоил не только ураган. Он не мог отделаться от посетившей его мысли. Глупой, нелепой мысли. Снова разыгралось бурное воображение.
Стоял вопрос, что делать. Рассказать кому-нибудь? Тогда кому? Чуть не поделился с доктором Хантером, но передумал. В любой момент можно обратиться к Броуди. Или к Фрейзеру. Хотя нет. Дункан понимал, что из сержанта полицейский никудышный. Констебля смущал запах виски изо рта Фрейзера утром. Вызывал отвращение. Будто никто не заметит, будто сержанту плевать. Отец Дункана рассказывал о полицейских, которые спивались на глазах, и их амбиции сводились до стремления не быть застуканными пьяными на службе и дожить до полноценной пенсии. Наверное, он описывал Фрейзера.
Интересно, всегда ли он был таким или постепенно погрузился в нынешнее состояние разочарования? О сержанте ходили разные истории. В некоторые Дункан верил, в других сомневался. Однако по-прежнему надеялся, что за осунувшимся лицом скрывается толковый полицейский.
Теперь он не был так уверен. Вот они оказались в разгаре расследования жуткого убийства, а Фрейзер ведет себя, будто столкнулся с очередным неудобством. Дункан считал иначе. Дункан думал, что участвует в невероятном приключении.
От осознания этого факта становилось совестливо. Все-таки погибла женщина. Непристойно испытывать подобный азарт.
Однако такова работа. Для этого он и пошел в полицию. В мире есть зло, не в библейском смысле, а именно зло. Дункан хотел посмотреть ему в лицо, заставить вздрогнуть. Повлиять на ход событий.
«Представляю, что скажет Фрейзер», — подумал констебль, и улыбка сошла с лица. Так что же делать?
Снаружи мелькнула вспышка света. Дункан выглянул в окно, ожидая повторения. Что это было? Молния? А где тогда гром? Он выключил лампу, оставив голубое пламя парафинового обогревателя. Вгляделся в темные очертания коттеджа, но не увидел ничего более.
«Сплошная молния, — подумал он. — Без звука». Или обман зрения?
А вдруг там человек с фонариком?
Снова журналист? Мэгги Кэссиди? Не дай Бог. Хотя Дункан был не прочь с ней повидаться, она обещала больше не появляться. Как ни наивно, констебль огорчился бы, если б Мэгги нарушила слово. Если не она, то кто? Все улики погребены под булыжниками и никому не нужны.
Теперь ведется следствие по делу об убийстве. И халатность непозволительна. Может, позвонить Фрейзеру? И выслушать его уничижительный выговор? Ну уж нет. Сначала надо проверить. Надев пальто, констебль прихватил фонарик и вышел.