царской дочери от змея и попытки дворного дурака (так у Новопольцева; в др. вариантах — водовоз, слуга, пастух, царский чиновник, офицер и т. д.) присвоить себе этот подвиг, то варианты его многочисленны и кроме того неоднократно сочетаются с другими сюжетами. Частично он входит и в сказку И. Семенова о Синеглазке (см. в наст. сборнике № 8 и примеч.).

Очень оригинален образ Карки-богатыря, в котором сказитель соединил типы богатыря-помощника и верного слуги. В дальнейшем он как-то выпадает из сюжета и вновь появляется старший брат, — таким образом сказка искусно вновь возвращается к своему исходному моменту — сюжету о двух братьях.

Для сюжета трудных задач, выполняемых с помощью благодарных животных, см. основные варианты у Аф. 94, 95. Прекрасный вариант дает Худ. II, 62 в таком же соединении: добывание невесты. Такого же типа См. 108 и Эрл. 28, 31. Менее интересны и плохо разработаны Вят. Сб. 129 и 136.

Об эротической формуле «квас пил...» и т. д. см. в примеч. к № 8.

6. Барин и мужик (Анд. 1529 II). Аналогичный вариант представлен в сборнике Иваницкого «Материалы по этнографии Вологодской губ.» № 45. В этой сказке жертвой хитрого мужика является уже не барин, а поп.

7. Про нужду (Анд. 1528 I). В имеющихся сборниках не находим соответственных сходных текстов, но, несомненно, они существуют. Имеется лубок «Сказка о том, как нужда скачет, нужда плачет, нужда песенки поет» (изд. 1859 г.). Из частичных совпадений можно указать сюжет «шутки дома оставил: мошеник просит у барина лошадь съездить домой за шутками и не возвращается» (Анд. 1528).

СКАЗКИ И. СЕМЕНОВА

ИЛЬЯ СЕМЕНОВ

СКАЗКИ белозерского крестьянина Ильи Семенова, в частности, сказка о Синеглазке, пользуются в исследовательской литературе наибольшей известностью и популярностью. С. Савченко считал его лучшим из известных до той поры (1914) сказочников. Б. Соколов называет Семенова «типичным представителем рассказчика волшебных, чудесных сказок, мастером сказочной стилевой обрядности».

Действительно, если даже считать, что отзыв Савченко несколько преувеличен — особенно таким он представляется теперь, когда наши сведения о сказителях-сказочниках значительно расширились — то все же его нужно признать одним из самых характерных и ярких представителей эпического или классического стиля сказки; сказка же о Синеглазке является в полной мере классической в русском сказочном репертуаре. Трудно найти вторую такую Сказку, где с такой полнотой и богатством, с таким блеском была бы представлена сказочная обрядность. Сказка о Синеглазке как будто вся соткана из разнообразных сказочных и эпических формул.

Собирателями, правда, ие установлено, знает ли Семенов былины, но влияние былинного стиля на сказку о Синеглазке несомненно: такова формула: «большой хоронится за среднего, средний за мѐньшего...», таково описание седлания коня («седлает коня неезжалого, уздает узду неузданную, берет он плетку нехлестанную» и т. д.), описание богатырской поездки, раскинутой палатки и мн. др. Влияние былинного стиля сказывается и на внутреннем характере сказочных формул, в большей части, ритмичных, особенно же на характере эпитетов, которыми пересыпана сказка («вот они тут в чистом поле, в широком раздолье, на зеленых лугах, на шелковых травах раскинули шатер белополотняный» или «от шатра до царского дворца — мост малиновый, маковки точеные, перила золоченые....»). Наконец, в связи с этим стоит и общий ритмический строй сказки. Как и Новопольцев, Семенов широко пользуется рифмовкой. Но она имеет у него совершенно другой характер и иное значение. У Новопольцева рифмовка придает сказке балагурно-потешный характер, здесь же она является средством ритмизации, создавая особый несколько торжественный, приподнятый склад. Этот тон сказки создается сразу знаменитой присказкой о коте-баюне и усугубляется (отмеченным уже) обилием былинных эпитетов и аллитераций. Богато вкрапленные в текст пословицы и поговорки как бы закрепляют эту эпическую струю в сказке.

К сожалению, репертуар Семенова так же, как и Чупрова, не исчерпан вполне собирателями, поэтому трудно установить и его художественный метод в целом. В прочих его текстах нет уже того ритмического склада и такого сплошного потока эпических образов и формул. Но отдельные моменты все же встречаются. В сказке о богатом купце былинное влияние коснулось даже сюжетной схемы (эпизод с Идолищем); в одной из сказок очень искусна концовка («Я на этой публике был и пиво пил. Пиво текло, а в рот мне не попадало. Дали мне ковшик, так я изломал его, дали мне ложку, я выкинул за окошко, а кто легок на ножку, тот беги по ложку»); встречаются пословицы (напр., ряд пословиц в приведенной здесь сказке о богатом купце); в сказке «о служилом солдате» встречаются и следы рифмовки, правда, несколько уже иного типа: «Служил солдат двадцать пять лет и выслужил двадцать пять реп, ни единой красной нет» — возможно, впрочем, что это особый тип солдатской присказки; в той же сказке былинная формула дарения места («одно место возле меня, другое — против меня, а третье, где пожелаешь»). Все это дает возможность утверждать, что сказка о Синеглазке — не случайное явление в его творчестве.

Всего записано от Семенова четыре сказки. Две из них приведены ниже; остальные две: «Купец немилостивый» — под таким заглавием он передает известную сказку о Марке Богатом, но не упоминает этого имени, Марко Богатый стал у него просто купцом Ивановичем,— и последняя сказка: «Служилый солдат» (сюжет неверной жены) несомненно, как и большинство сказок этого типа, солдатского происхождения, но выслушанная им, как это можно установить по некоторым признакам, от какого-то матроса: герой в ней не просто солдат, как обычно, а «солдатик флотский». Вообще, круг источников Семенова мог быть довольно разнообразен. Безземельный крестьянин-бедняк, дошедший до полного нищенства, в молодости он много скитался, и как пильщик доходил даже до столиц и центральных губерний. Эта бывалость сказалась и в довольно заметной группе «новых словечек», и в некоторых эпизодах, «свидетельствующих о знании городской и барской культуры» (Б. и Ю. Соколовы... стр. XVIII).

Ряд сказок, несомненно, выслушан им и усвоен в солдатской (матросской) среде или от связанных с ней рассказчиков; некоторые его сказки связаны с купеческой средой и традицией. Любопытно, что даже в сказке о Синеглазке царевич под конец принимает черты купеческого сына («попрежнему купеческая была торговля, винная лавка»); совершенно бесспорно социальное происхождение сказки о купце богатом. Но эти различные социальные сферы, из которых происходит семеновская сказка, подверглись у него уже значительному окрестьянению — это выражается достаточно четко и в богатых реально-бытовых аксессуарах его сказок и в отдельных сентенциях как самого сказителя, так и его персонажей.

8. ИВАН-ЦАРЕВИЧ И БОГАТЫРКА СИНЕГЛАЗКА

БЫЛО это дело