Миллиметр за миллиметром, он постепенно входит в меня. Желание становится все сильнее, я цепляясь за мужчину, как за спасательный круг. Закрываю глаза и закусываю губу, стараясь подавить стон. Но он все равно рвется из груди, когда низ живота вспыхивает от искрящихся разрядов, они растекаются по телу, заставляют биться в судорогах.

Боже, я кончила еще до того, как начался секс. Это вообще законно?

А через секунду это наслаждение разлетается на осколки от резкой тянущей боли до самого пупка. Я охаю и подаюсь вперед, упираюсь руками Владу в грудь ладонями.

— Тише, маленькая, — шепчет он, осыпая лицо короткими поцелуями. — Расслабься. Сейчас все пройдет.

И он прав. Он как всегда прав. Боль уходит, ей на смену возвращается желание и какое-то новое чувство… Наполненности. Я чувствую, как его член входит в меня. Постепенно скорость нарастает.

Я забываю о той, боли, с которой все началось. Меня уносит на волнах наслаждения. К нам возвращается страсть.

Сплетаю ноги у него на бедрах и стараюсь двигаться в такт, подаюсь бедрами вперед, чтобы почувствовать его всего. Ощутить.

В какой-то момент в глазах темнеет, а меня скручивает от очередных судорог. Стон срывается с губ, такой громкий. Влад ловит его губами и целует меня. Долго, страстно, чувственно. А потом хлопает меня по заднице и сбрасывает ноги с себя. Разворачивается и рвано выдыхает. Сперма летит на валяющееся рядом одеяло. А я улыбаюсь. Как последняя дура. Счастливая дура.

* * *

— Почему ты перекрасилась? — тихо спрашивает Влад после того, как мы отдышались и перебрались на кухню.

Я сижу на подоконнике, а он варит нам кофе. Нос щекочет аромат обжаренных зерен, а улыбка не сходит с губ.

— Почему? — я накручиваю белую прядь на палец. — Захотелось перемен.

— Я ведь просил тебя, — качает головой Влад и хмыкает.

— Ты уехал. Неизвестно, собирался ли вообще возвращаться, — пожимаю плечами. — Да и сказано это было так давно, что слова могли потерять силу.

— Знаешь, когда я в тебя влюбился? — тема меняется.

Сердце заходится в стуке, такие разговоры обычно приносят какое-то странное удовлетворение. Не такое, как секс, нет. Теперь я могу их сравнивать. Но что-то очень похожее. Это ведь тоже своего рода откровение, обнажение и попытка быть таким, какой ты есть на самом деле.

— Открой тайну, — не могу сдержать улыбку, когда произношу это. — Когда мы гуляли?

— Нет, фея, — он скользит по моей фигуре взглядом, снимает с огня турку и разливает ароматный напиток по чашкам. — Когда ты танцевала на барной стойке.

— Мне кажется, что ты путаешь эрекцию с влюбленностью, — фыркаю я, принимая из его рук чашку.

Влад добавляет мне  кофе сливок и садится рядом на стул:

— Эрекция дело проходящее. А вот чувство, которое во мне проснулось тогда, нечто иное.

— Но вместе с тем, — наставительно поднимаю я палец, — ты влюбился в кареглазую блондинку. А не ту девочку, которой запретил портить волосы.

Он усмехается, протягивает руку и касается пальцами моей обнаженной ноги. Проводит подушечками по лодыжке, поднимается к колену, заводит руку под подол короткого халатика.

— Кажется, ты пытаешься уйти от разговора, — выдыхаю я, с трудом сжимая бедра и не пропуская Влада еще выше. — А мы ведь еще не обсудили твою влюбленность.

— А мне кажется, что ты пытаешься отказаться от того, чего хочешь.

Он говорит это просто так, к слову. Но я улавливаю там второй подтекст. Ведь по всем правилам мы не можем быть вместе. Из-за семей, обстоятельств, мест работы. Но все же сейчас он сидит у меня на кухне, запустив руку под халат и по-хозяйски устроив ее у меня на бедре.

— Так что там с влюбленностью с первого взгляда? — возвращаюсь я к теме, которая более приятная, чем все эти мысли.

— Так все же, — пожимает плечами Влад, отпивая из своей чашки. — Влюбился с первого взгляда, как мальчишка. А если еще раз скажешь про эрекцию, я тебя укушу.

От этой милой угрозы губы растягиваются в довольную улыбку. А я только проговариваю:

— Смею тебе напомнить, что твой первый взгляд был брошен на меня еще в детстве.

— О, в детстве на тебя было брошено очень много взглядов, — растягивает слова Влад.

— Это было до того случая, как вы мне паука на подушку посадили, или после? — уточняю я, вскинув бровь. А мужчина тихо смеется от этих воспоминаний.

Надо сказать, что это и меня сейчас смешит. Но тогда это оказалось до коликов страшно.

— Ты знаешь, мне кажется, что я именно в тот день получила свой первый седой волос, — говорю я.

— Да ладно тебе, неужели старик Роджер тебя так сильно напугал?

— Кому вообще пришло в голову назвать серого тарантула стариком Роджером? — смеюсь я, отставляя от себя уже опустевшую чашку.

— Вот этого не помню. За то отлично помню твой визг, аж стекла в доме задрожали.

— Это было мое первое знакомство с этим созданием, — я провожу рукой по лицу. — И к счастью, последнее.

Он говорит, вспоминает другие истории из детства. На меня накатывает ностальгия и становится так спокойно. Так хорошо. Мы смеемся. Варим кофе еще раз, дурачимся, отдыхаем душой.

— Как ты смотришь на то, чтобы в следующий раз остаться у меня? — спрашивает Влад, когда мы вспомнили, казалось бы, уже все.

— Зачем?

— Познакомлю со своими кактусами, — пожимает он плечами, а потом улыбается: — И накормлю своим фирменным блюдом.

— А ты умеешь заинтриговать, — соглашаюсь я. — Тогда в следующий раз у тебя.

Влад кивнул и вспомнил о том, как мы втроем с Вадимом сбегали из дома, чтобы попасть на выставку фигурок из каких-то там игр. Мне это было не то, чтобы интересно. Потому я умудрилась там потеряться. Вот тут уже меня начали упрекать в седых волосах и испорченных нервах.

Но закончился наш разговор довольно ожидаемо — в горизонтальной плоскости с поцелуями, которые больше походили на укусы.

Влад

— И как ты это объяснишь? — голос отца звенит.

Я сижу перед ним, ощущаю себя мальчишкой. Его губы подрагивают от злости, брови сведены к переносице, глаза мечут молнии.

— Что объясню? — уточняю я.

С партнерами я накосячить не мог, наоборот, исправил ошибки бывшего директора, нашел нескольких более выгодных поставщиков и даже успел заключить контракты. Что же его тогда так не устраивает?

— Ах ты не понимаешь?! — издевательски тянет он. — Совсем-совсем?

— Совершенно, — твердо отвечаю я. Меня начинает по-настоящему раздражать этот разговор.