Общество пытается сформулировать пояснения о том, что или кто именно больше всего пострадает. Чьи-то чувства или чей-то кошелек. Или безопасность Родины. Или свобода слова. Что-то должно быть нарушено. Но эти пояснения только все усложняют и порождают новые и новые вопросы. С другой стороны, у Достоевского вообще другой подход. Послушать его, так преступление – вопрос исключительно духовный. И если вдуматься, то низкие потолки и оконца грязные – самое страшное зло и есть. Ибо они душу и ум теснят.

Однако есть и еще одно понимание слова «преступление» – это переход через границы, совершение чего-либо выходящего за рамки. Согласитесь, это тоже преступление, хоть и не влечет за собой никакого уголовного наказания. Преступлением может стать и то, когда кто-то (не будем показывать пальцем) вдруг перестает думать о всяких последствиях и идет навстречу своим желаниям, хотя пятиминутного раздумья хватило бы, чтобы немедленно остановиться.

Я стою и слушаю, как Марина рассказывает Дашке о том, как устроен поиск в Интернете. Я не вмешиваюсь в их разговор и не высказываю своего мнения (по крайней мере стараюсь) – тем более что оно и так уже известно. Я не вижу никакого смысла тратить время на поиски пресловутого Юры Смирнова. Но, согласно данному мной обещанию, я не мешаю Дашке в ее поисках. А она развивает активность и скорость, как ракета средней дальности. И заражает своим оптимизмом. Марина уже подверглась инфицированию и с восторгом рассказывает о том, как можно заручиться списком всех вузов Москвы и даже попробовать посмотреть на сайтах приказы о зачислении – если их еще не убрали. Все-таки учебный год уже начался, и те, кого зачислили в августе, готовятся к сдаче первой сессии.

– А что, если пока мы его ищем, он провалит сессию и вылетит из института? – не удержалась и спросила я, ухмыльнувшись.

– Он умный! Он никогда не провалит сессию, – до глубины души возмутилась Дарья.

– У него что, золотая медаль? – заинтересовалась Марина, разливая остатки зеленого чая в микроскопические чашки.

Мы втроем уже третий час сидим в нашем любимом кафе на «Кропоткинской», но не у одной из нас пока не возникло желания покинуть сии гостеприимные стеклянные стены. От стекла ощутимо холодило. По ту сторону «аквариума» идет мерзкий дождь со снегом, ветер раскачивает ветки давно уже полысевших деревьев. Картина не поражает красотой, но все равно завораживает. Если ты живешь в Москве, то должен научиться любить серый цвет и мрачную силу холодного климата. Я и сама такая же точно – мрачная, в постоянном сплине и раздаю холодные поцелуи и ледяные объятия Снежной королевы. Москва мне комплементарна.

– Про золотую медаль я не знаю.

– Ты вообще не так-то и много знаешь об отце своего будущего ребенка, – брякнула я из вредности.

– Я знаю достаточно, – уперлась Даша.

Марина растерянно посмотрела на меня. Она бы хотела, чтобы я была более радостной и менее циничной. Она намного больше меня вошла в роль будущей тетушки. Она уже успела подарить Дашке какие-то нелепые, но модные штаны для беременной, которые на поверку оказались Дарье маловаты уже сейчас – когда ее беременности всего четыре месяца.

– Дашу сейчас нельзя нервировать, – добавила Марина.

– Думаю, сама ситуация уже достаточно нервозная. – Я пожала плечами и предоставила им и дальше копаться в моем IPad и выписывать оттуда телефоны и адреса всех вузов нашего гостеприимного города. Оказалось, что сегодня в Москве можно получить образование в каком-то сумасшедшем количестве учебных заведений. На то, чтобы просто их все обзвонить, не хватит и двух сроков беременности. А учитывая, что мало какой секретарь деканата после Дашкиных объяснений побежит искать нужного студента, ситуация с поисками могла растянуться на долгие годы.

– Кстати о нервах, – вдруг улыбнулась Марина. – Я договорилась, чтобы вам сделали УЗИ. Сможете в среду?

– УЗИ? – подняла я бровь.

Дашка тут же побледнела. Медицинских процедур она боялась с детства. Впрочем, это довольно типично для русского человека. Кто же от докторов ждет хорошего? Туда ходят либо за справками, либо когда тяжело больны – никак иначе. О таких чудесах, как диспансеризация или профилактический осмотр, наш человек и думать боится. Доктор – он из тех, из вражеских окопов. Это мы-то тут, под деревом сидим, никого не трогаем, в домино играем. А там, по ту сторону баррикад они – власть. Полиция, участковые, сотрудники налоговых служб, судебные приставы. И врачи каким-то странным, необъяснимым образом тоже попали туда, хотя вроде бы и не должны. Может, потому что пишут справки и больничные дают. А может, потому что к ним огромные очереди. А куда у нас всегда очереди? В кабинеты власти, конечно.

– Ну девочки, вы что! – возмутилась Марина. – Нельзя же ее вообще не показывать врачам!

– Но я себя хорошо чувствую, – немедленно ощетинилась Даша.

– Я же договорилась, и потом, Архипов – очень хороший доктор. Нужно и анализы сдать, и чтобы тебя взвесили. Да что я говорю, вы же ничего не понимаете в этом. Тоже мне матери!

– Марина права! – вмешалась я, стараясь говорить так, чтобы голос мой не дрожал. Получалось у меня это плохо. Как у всякого преступника, у меня сдавали нервы. – Нужно начинать этим заниматься. И уж лучше у хорошего и знакомого доктора, чем у абы кого.

– Ты еще скажи, что хочешь в районную консультацию. Там с тебя денег втрое сдерут, напугают и потом еще и на сохранение положат. Хочешь в больницу? – Марина сделала страшные глаза.

Вот уже две недели она уговаривала Дашку пойти к Архипову и даже вызвалась нас туда сопровождать, черт его знает зачем. Мне помощь Марины была и приятна, и полезна. Я действительно поразительно мало знала о том, как и что нужно делать с беременной женщиной. Существенно больше мне было известно о том, что делать с грудным ребенком. Я еще не забыла, как смешно Дашка сосала мой мизинец и не отпускала его часами. Только вынешь на секунду – тут же просыпалась, и давай орать. Дашка всегда умела добиваться своего.

– Не хочу я нигде лежать. Я здорова. Ну ладно, если уж надо – давайте поедем к вашему Архипову, – согласилась Даша.

Я мысленно возликовала. Значит, все-таки увижу его снова! Может, это и странно, но внутри я чувствовала себя так, словно иду на преступление. Это было опасно, выходило за всякие рамки. Я не должна была снова встречаться с усталым, грустным доктором с такими умными глазами. Я знала прекрасно, что это было бы ошибкой. Но вместо того, чтобы четко и твердо сказать, что ни к какому Архипову мы никогда в жизни не поедем и что обслуживание у какого-то обычного доктора из обычной больницы – это не наш метод, вместо этого я только безвольно кивала и позволяла Марине заманить нас в ловушку. Я повторяла себе, что это все неправда и что для меня существует только Дашка и сейчас самое важное – ее здоровье. И хотя так было на самом деле, все же я имела достаточно силы воли, чтобы признаться себе, что вошла сама с собой в преступный сговор. И я вполне готова сделать какую-нибудь глупость, за которую буду потом расплачиваться всю жизнь. Преступление и наказание. Достоевский был прав, будь он неладен. Если бы только он еще написал, как удержаться от преступных мыслей. Тварь ли я дрожащая от мысли о том, что готова бросить Свинтуса. Или имею право на счастье? Не пострадать бы самой от топора!