— Дома не могу подумать, — отозвалась она.

Волк кивнул и снова посмотрел на несуразную статую перед ним. Скульптор счел необходимым украсить изнуренное тело потеками темной крови для более эффектного отображения образа жертвенности, а значит и нашего долга перед Всевышним: ладони, разорванные металлическими гвоздями, шипы глубоко впились в его кожу, сломанные ноги прибиты друг к другу невысоко над землей.

Убийца, оставляющий уродливое послание — первый Тряпичный кукла.

Бакстер не двигалась.

— Хочешь, оставлю тебя одну? — спросил ее Волк.

Она подняла голову и слабо улыбнулась ему:

— Нет.

Восприняв это как приглашение, он достал из кармана пачку чеков из «Старбакса».

— Сколько очков за попадание в голову?

— Пять. Три за подгузник.

— Мне кажется, это называется набедренная повязка.

Бакстер скривила лицо, показывая, что ей в общем-то все равно.

— Десять, если у тебя получится закинуть шарик на его повязку на голове.

— Терновый венец, — пробурчал себе под нос Волк, готовя свой арсенал бумажных шариков. — Десятка! — крикнул он после третьего броска.

— Ты сидишь под другим углом, нежели я, — бросила ему Бакстер, как обычно, одержимая духом соревнования. — Ты жульничаешь. — Она встала в проход и села на жесткий пол.

Она выжидающе поглядела на Волка.

— Ладно… Теперь все честно? — спросил он, прижавшись своим бедром к ее, когда они заняли все узкое пространство. Однако Бакстер не возражала, и игра продолжилась в тишине.

— Думаешь… Думаешь, я когда-нибудь смогу справиться с роль… с ролью отца? — брякнул Волк, не в силах выкинуть из головы довольное лицо Эшли и того ублюдка в стильной одежде, с чьего плеча свисала рвота ее семилетнего ребенка.

— Ты об этом хочешь поговорить? — спросила Бакстер. — Послушай, Волк, я все еще изрядно пьяна, и видит Бог, я и в лучшие времена особо слова не подбираю.

Волк внимательно наблюдал за ней, когда она отвернулась и совершила еще один бросок. Этот мимолетный комментарий был, возможно, самым осознанным, что он когда-либо слышал от нее, он заставил его понять, как много изменилось в его отсутствие, как сильно изменилась она сама. Сидя в такой неестественной близости, он мог видеть бесчисленные порезы, скрытые макияжем, и почувствовал, как привычный комок вины за то, что он не был рядом с ней, скручивался в животе.

— Ну да, — вздохнул он. — И я про то же.

Не бросив бумажку, Бакстер повернулась к нему.

— Думаешь, я когда-нибудь смогу стать хоть сколько-нибудь сносной женой?

К несчастью, выражение ужаса на лице Волка ответило прежде, чем он сам смог выразить хоть немного такта.

— Ну да, — горько усмехнулась Бакстер. — И я про то же.

— Тимоти сделал тебе предложение?

— Томас.

— Неожиданный поворот. Что Тимоти сказал по этому поводу?

— Нет никакого Тимоти, его Томас зовут.

— И он сделал предложение? — голос Волка звучал удивленным.

— Да.

— Тебе?

— Да. Мне! — бросила она. — Тебе может показаться странным, Волк, но на самом деле я очень заботливая и трепетная девушка… мудак.

Немного смутившись, Волк бросил бумажку:

— Три очка!

— Ты попал в бедро.

— Что?!

— Ты попал в лучшем случае в верхнюю часть бедра.

— Ты прикалываешься? Стопроцентное попадание в божественные яички!

— Да пофиг, — не стала спорить Бакстер. — Я все равно не вела счет.

Все действительно изменилось.

— Что собираешься делать? — спросил ее Волк.

— Не имею ни малейшего понятия. У нас были хорошие отношения. Да, все шло хорошо. Не понимаю, зачем ему понадобилось… — она замолкла и покачала головой. — Неужели жизнь всех людей такая сложная?

Волк пожал плечами, его плечи потерлись о ее.

— Помню, как-то мы с Чемберсом разговаривали… — начала она, — о своих надеждах и мечтах, о том, чего мы хотим от жизни.

Волк не проронил ни слова, пораженный, что она вообще вспомнила имя Чемберса в его присутствии.

— Возможно, я сказала что-то вроде «классную новую машину и садик, чтобы в нем Эхо гулял». Не важно. Но знаешь, что он сказал? Чего он хочет больше всего на свете? — воспоминания заблестели в ее глазах. — Заскучать. И все. Он всего лишь хотел простого, приземленного существования, хоть одну гребаную ночь без кошмаров, хоть раз поговорить с Ив, не отвлекаться от нее самой. Тогда я подумала, что это глупо.

Она бросила остатки шариков на пол. Игра была окончена.

— Нет никаких счастливых концов, — заключила она, глядя на изображение убийства, возвышавшегося над помещением часовни. — Не для таких людей как мы. Не для Чемберса или Ив. И даже для Финли. — Она разрыдалась. — Жизнь Мэгги сейчас испорчена. Так на что нам надеяться?

Волк взял ее руку и крепко сжал.

— Мы прокляты, — прошептала она. — Наши жизни — это смерть и боль, и мы заслуживаем оставаться в одиночестве.

Пока она рыдала, Волк обхватил ее руками и крепко обнял.

— Ты не проклята, — мягко сказал он. — Ты мой самый любимый человек во всем мире, и ты выбираешь жизнь, полную смерти и боли, чтобы оградить других от такой участи, потому что ты сильнее их всех вместе взятых. И когда твое время подойдет к концу, ты будешь достойна своего счастливого конца больше, чем кто-либо из нас.

Бакстер выкрутилась из его объятий. Порывшись в кармане в поисках платка, она улыбнулась Волку. Растрепанность Эмили делала ее только красивее: покрасневшие глаза обрамлялись черными пятнами, непослушные волосы ниспадали ей на спину, красные губы приоткрылись, когда она успокаивала дыхание…

Волк наклонился, даже не осознавая, что двигается…

Бакстер локтем заработала бесспорные три очка, от чего слезы брызнули у него из глаз.

— Какого черта, Волк?! — закричала она, вставая с пола, от чего он перекатился на ее сторону.

— Извини, — он поморщился, держась за ушибленное место. — Ты с Тимоти.

— Томас!

— Давай просто забудем об этом? Я увлекся моментом, а ты выглядела так красиво и печально, и… Я приношу извинения.

— После всего, о чем мы только что говорили! — она не была готова дать разрушить жизнь, которую выстроила без него.

— Думаю, меня сейчас стошнит, — предупредил Волк, все еще чувствуя резкую боль.

— Ты… оставил… меня! — с обидой сказала Бакстер. — Ты не хотел меня.