Оказывается, он мог строить предложения без слова «быстрее».

Passer 2L шагнул к Клеменсу, потянул кирку на себя и второй свободной кистью схватил его за лицо. Сжав коротким движением пальцы, он раздробил здоровяку челюстной сустав, сломав нос и прорезав глазное яблоко.

Мощный и накачанный Чапман не успел даже закричать, только прошипел что-то невнятное и рухнул вниз, хватая себя за пузырящееся в районе лица кровавое месиво.

В полумраке тоннеля на глубине нескольких десятков метров предсмертные хрипы товарища ощущались еще более жутко и зловеще.

Следуя инстинкту самосохранения, трусливый по природе Кэннинг решительно атаковал сзади.

Он воткнул дройду оброненный им же электрический прут в область «мозжечка» и, непрерывно жаря током, ждал момента, пока центральный микрочип полностью не перегорит и не выключится:

– Сдохни, сдохни, гадина! – визжал вспотевший и обезумевший от страха толстяк, как бородатый североморский баклан Бурказан.

Когда плата памяти окончательно умерла, Кэннинг наконец опустил прут.

Дройд замер в застывшей позе и не шевелился.

Клеменс Чапман, игрок, боец и смельчак по жизни был уже мертв.

– Прости, брат. Здесь наши пути расходятся. Дальше я один, – Дуайт извлек из карманов бездыханного товарища пару припрятанных камней.

На потасовку никто не явился. В шахте было достаточно шумно, чтобы услышать какие-то крики, так что можно было смело и без оглядки продолжать реализацию плана по спасению.

Толстяк вытер рукавом пот со лба, заправил рубаху в штаны, проверил остаток заряда в пруте. Подобрал с пола запачканную кровью каску Клеменса, притопил ее на самый лоб и неспешно выглянул из-за угла.

03:08 UGT

Независимое гибридное мирное поселение Ма-Лай-Кун

6-е астрономические сутки после глобального сбоя в работе системы спутниковой связи

– Хур-ро! – Кирки потянула вожжи на себя, остановив мчащуюся галопом жабу Квадо-Туна.

В свои тринадцать с хвостиком Кирки была смышленой не по годам и сообразительной девочкой-Намгуми. Она уверенно говорила на английском, в совершенстве владела копьем, умела вязать морские узлы. Носила бусы из раковин и втайне от всех собирала фигурки животных, вырезанных из дерева.

Миновав внешнее оградительное кольцо ИВК, Сэм отправила мусорный самосвал назад на автомаршрут, а сама пересела на скаковую жабу Квадо-Туна, на которой ее встретила Кирки. Благодаря способности амфибии видеть в темноте, девочки ни разу не врезались ни в одно дерево и быстро домчали до места назначения.

Ма-Лай-Кун представлял собой гибридное независимое мирное поселение из Намгуми и свободноживущих колонистов.

Совмещая в себе лучшие традиции аборигенов и продвинутые технологии людей, в силу непосредственной близости и защите ИВК, деревня переживала свои лучшие годы, находясь в зените социокультурного процветания.

Ночь выдалась спокойной, сухой и безветренной. Деревья Ду мерцали бледными огоньками. Все остальное освещение было выключено в разумных целях экономии электроэнергии. На подвесных мостах не наблюдалось ни души.

Через час или меньше должен был начаться рассвет, а вместе с ним прийти долгожданное «завтра», вдали от навязчивой родительской опеки и надоевшего потока морали.

– Поздно уже. Пойдем спать? – осторожно спросила Кирки.

Бросив в пасть Квадо-Туна комок торфа, Сэм улыбнулась:

– Давай за мной!

Поспешно оббежав дерево Ду по винтовой лестнице, девочки наконец достигли первого горизонтального жилого уровня.

Сэм перепрыгнула через металлическое ограждение и начала карабкаться по вырезанным в коре ступеням еще выше, на самый верх, прямо в гости к размашистым кронам. Кирки послушно следовала по пятам.

Забравшись на вершину, Сэм подняла руки и, закружившись, воскликнула:

– Я на вершине мира! Какая красота!

Кристально чистое небо украшали перемигивающиеся звезды, ну и конечно же, главные ночные светила, яркие силуэты-полумесяцы – Франциско и Фердинант.

Сэм потеряла равновесие и чуть не сорвалась вниз.

Неудивительно.

Технический помост-перешеек представлял собой крохотную треугольную площадку точно посередине трех сваренных широких горловин огромных алюминиевых емкостей для сбора и хранения дождевой воды.

По вертикали баки имели форму усеченного конуса и достигали в верхнем диаметре шести метров каждый. Сэм вытянула шею и заглянула в отражение, чтобы увидеть себя:

– Ну и лохудра. Надо исправить.

– Похоже, нам опять попадет, – на уверенном английском добавила Кирки.

Сэм сняла ботинки и сбросила с себя верхнюю одежду:

– Ненавижу хламовозы.

Расстегнув облегающий лиф и спустив трусики, она ощутила легкие нотки возбуждения, отозвавшиеся теплом где-то внизу живота. Наливные ягодицы покрылись гусиной кожей, и по юному телу пробежало прерывистое дыхание ночной прохлады.

Сэм аккуратно свесила носки стоп с края кромки обода, так что большие пальцы коснулись отстоявшейся за день воды, и вдруг совершенно непринужденно нырнула щучкой в дождевой бак. В единственный из трех, до сих пор оставшийся полным.

– Давай ко мне! – вынырнув, она громко начала звать подругу.

– Тише, Сэм. Накажут.

– Не накажут. В основании столько экофильтров очистки, можно канистру керосина добавить – никто не заметит.

Сэм подплыла к мигающему оранжевым цветом буйку, отпугивающему птиц, и положила на него руки. Вокруг все было настолько безмятежно и умиротворенно, что казалось, этой ночью спали даже беспокойные сверчки и сумасшедшие мошки.

Столько звезд. Столько миров. Столько всего интересного.

Жаль, что нельзя прожить несколько жизней, чтобы своими глазами увидеть намного больше. Гораздо больше, чем это только возможно.

Где-то вдали плыл Авион. Скорее всего, это Люка.

Он еще легко отделался, что ушел без наказания. Пусть отец был адекватным и мудрым, но порой очень строгим, даже слишком.

В последнее время Люка пребывал в бесконечном стрессе, словно креветка, готовящаяся к погружению в раскаленное масло. Хотя если быть откровенным, от кого ему больше доставалось – от непоседливой девчонки или от командующего ИВК, еще можно было поспорить.

На этих размышлениях Сэм улыбнулась, глубоко вздохнула и задрала голову ввысь.

Будучи дочерью Элизабет Уорд, она как и мать любила ночную перекатывающуюся тишину леса. Волшебное уединение лицом к лицу с загадочной и непостижимой природой, возможность отложить тревоги и заботы до утра и хоть какое-то время не думать ни о чем.