Но моим мечтам не суждено было сбыться. На шоссе мы и, правда, выехали. В сторону Москвы развернулись. Только не успела я за себя порадоваться, как Суриков остановил машину в чистом поле. Она встала на обочине, а вокруг совсем не радовали мой глаз просторы сельской местности.

Николай вышел из машины, сильно хлопнув дверцей, и принялся смотреть на экран своего мобильного. Увиденным остался доволен, по всему, обнаружив наличие связи. И сразу же принялся набирать какой-то номер. Я же прилипла к стеклу двери и пыталась все, что можно рассмотреть, расслышать и запомнить.

Получилось не слишком много. Только отрывисто «да, я», «что надумал?», «устраивает», «заметано», «обойдешься», «сделаешь, как я сказал», «пока, да», «только голос». После этой галиматьи Суриков устремился назад, к машине. Я думала, что сядет за руль, и мы поедем. Но, нет. Он подошел ко мне, открыл дверь, рывком сорвал липкую ленту, отчего я не удержалась и взвизгнула, и только потом заметила, что мне под нос совали телефон. Обалдела от увиденного и стала тянуть к трубке руки, пусть и связанные в запястьях. Только, оказалось, говорить мне не полагалось, иначе зачем этот бандит саданул мне по ладоням, если не поэтому.

Я опять айкнула, а Суриков, по всему, остался мною доволен. Снова распрямился рядом и поднес телефон к своему уху. После чего я услышала «доволен?», «как, не она?», «кончай дурить», «черт с тобой, получи удовольствие». Слушая все это, ничего приятного внутри себя не ощущала. Только тревогу. Поэтому сидела вся напряженная и непрестанно хлопала ресницами от недоумения. Когда заметила, что Николай снова разворачивается в мою сторону и начинает сгибаться ко мне, занервничала еще больше и принялась елозить по сиденью, стараясь увеличить между нами расстояние.

– Куда, сучка? А, ну… Вот, гадина! Кусаться?! Получи! Мало? Да, я тебя…

После возни и борьбы я тяжело дышала, прижатая, плотнее не бывает, к коже сиденья его коленом, упирающимся мне в многострадальную спину, впрочем, голове моей тоже много досталось от этого гада. Ему же все было нипочем, говорил ровно, только зло цедя слова через зубы.

– Поздоровайся с дядей. Ну, же. Будь хорошей девочкой.

Телефонным аппаратом при этом больно ткнул мне в зубы, подозревала даже, что повредил при этом губу. Иначе откуда ощутила бы вкус крови?

– Пусти, гад! Ай! Ты мне позвоночник сломаешь!

– Узнал, свою бабу? Как видишь, пока еще терплю ее. Но надолго меня не хватит… Давай, действуй. Дальше все будет зависеть от тебя. Я сдержу… А вот ты, лучше не дури. С удовольствием сверну ей шею, если хоть… Ладно, не горячись. Давай, до завтра.

Как только закончил говорить, сразу убрал свою тушу с моего хребта. Но вставать я не спешила, боялась, что позвонки могло переклинить, при резком переходе от недавнего прессинга к неожиданной свободе. Или они могли бы невзначай осыпаться прямо здесь же, в салоне автомобиля, так ощутимо у меня там все ныло, болело и тянуло.

– Придурок! – прошипела себе под нос, когда все же осмелилась немного пошевелиться, а потом и приподняться на локтях.

– Что ты там бормочешь, пигалица? – повернул Суриков голову в мою сторону, усаживаясь за руль. – Нет, надо бы тебя поколотить, чтобы знала свое место и не смела рот раскрывать, когда тебя не просят.

Я же спешно принялась усаживать ноющее тело в угол, чтобы максимально его зафиксировать, предчувствуя тряску при скором съезде на ту самую ухабистую дорогу, что снова приведет нас к заброшенной деревне. А еще задумалась над тем, что же тогда было недавно, если не побои, о которых он яко бы меня еще только предупреждает. От подобных мыслей мне сделалось совсем нехорошо. Выходило, что бандюга еще и не думал наносить мне увечий… Мама, моя дорогая!

До лачуги, что была нам домом эти несколько дней, я, худо-бедно, добралась. Потом меня отвели все в ту же комнату, где и просидела до темноты. С ее наступлением ко мне явился Суриков и предложил вывести во двор. Отказываться было верхом легкомыслия. Когда уже возвращались, рискнула попросить его поесть. Он кивнул и обещал принести. Просьбу мою и, правда, уважил, но ограничил паек только хлебом. Я была не в претензии. Схватила из его рук большой кусок ржаного хлеба и забралась на кровать, где в считанные минуты съела все до крошки. Есть стало хотеться меньше, хоть до насыщения было еще очень далеко, да и в животе продолжало все сжиматься и бурлить. Думала, кружка чаю еще немного мне поможет снять неприятные от спазмов ощущения, но не тут-то было. Чай закончился, а боли в животе нет.

– Эй! Кто-нибудь? – стукнула я ладонью по двери.

Но ответа не было. Я еще некоторое время послушала, только кругом была одна тишина. Куда они подевались? Может, я одна была во всем доме? Еще ничего не решив и не придумав, подошла к заколоченным ставням и попробовала их потрясти. Надо же, изба одна сплошная гнилушка, а эти доски держались вполне крепко. Было ясно, что мне их не осилить. Еще немного подергала, результат был прежним.

– Ау! – снова принялась стучать в дверь.

Через какое-то время я услышала, или мне это только показалось, но за дверью как бы стали различимы осторожные шаги. Будто кто-то совсем тихо подкрался к ней с той стороны и стоял там, не шевелясь.

– Эй! Кто там есть? У меня живот очень болит. Нельзя ли дать мне но-шпы, к примеру, или еще чего?

В ответ была одна тишина. Может, мне только показались те крадущиеся шаги? Ничего не поняла и пошла назад к кровати. А темнота на улице и, само собой, в комнате, все сгущалась. И путь мой в ней, хоть и состоял всего из двух шагов, но был почти вслепую. Я выставила перед собой руки и так шагала, пока не уперлась в спинку кровати. Потом присела и стала ждать. Чего? Сама не знала. Просто сидела. Делать-то, все равно, было нечего.

И вот, я снова различила что-то. Снова было похоже на очень тихие шаги. Я вся напряглась, и тогда смогла расслышать еще какой-то звук. Он шел откуда-то снизу. Поводила головой и определила, что, скорее всего, раздавался из-под двери. Сначала я вздрогнула, припомнив недавнюю крысу. Сегодня у меня не было для нее угощения, хлеб, что принес Суриков, съела сама. Вдруг бы, животное на меня рассердилось… Что бы оно могло мне сделать? А я, как бы могла от него защититься?

Нервно сглотнула и заерзала на одеяле, пока не вспомнила про табурет. Вчера я им запустила в окно. Стекло разбилось, а от табуретки отвалилась ножка. Чем было не орудие для самообороны? Надо было только его нашарить в темноте. Делать это было и страшно, и неприятно. Из-за боязни нащупать что-нибудь непотребное, например, все ту же мою ночную гостью с длинным лысым хвостом. А еще весь пол был теперь усыпан битым стеклом, не говоря уж о элементарной годами копящейся там грязи.

Но делать было нечего. Надо было на что-то решаться, хоть шорох и прекратился под дверью, страх мой не проходил. И тут на мое счастье в небе выглянула луна. Стало посветлее, можно было теперь хоть что-то рассмотреть и на полу, и под дверью. Первыми глаза обратились к двери. Мне показалось, что наблюдала какой-то белеющий пятачок. Поднялась, приблизилась, присмотрелась. И, правда, там был, вроде как, лист бумаги. Поднесла к нему руку и пощупала его немного. Точно, бумага, подсунутая под дверь. А на ней нашарила кругляшки. Неужели, таблетки? Взяла в пальцы, пощупала еще, более тщательно, и убедилась, что в руках держала таблетки.