– Дверь видишь? Двигай туда.

Вошла и замерла в полной темноте. Всего пару шагов и сделала, дальше ступать боялась, чтобы снова ни обо что не удариться. Решила постоять и свыкнуться с темнотой. Но только глаза стали немного привыкать, как сзади щелкнул выключатель. Лампа, еще более слабая, чем в той комнате, где видела подругу, дала мне возможность рассмотреть совсем маленькую клетушку, стоящую сбоку кровать и еще табурет. Мебели было совсем ничего, но и она съела больше половины площади пола. Не комната, а чулан какой-то.

– Окно не открывается, – помог мне с изучением обстановки Николай. – А с той стороны есть еще и ставни. Так что, вылезти в него не получится. Эту дверь я буду всегда запирать. Надо будет на двор, постучишь. Но открою, если только окажусь в доме. Поэтому думай заранее. Кормить буду. Но только один раз в день. Некогда мне с этим заморачиваться. Все поняла?

Я качнула головой. Потом заметила, что он собирается уходить и замычала, указывая на скотч на руках и на губах. Сними, мол.

– Обойдешься, – на эту его отрывистую фразу я снова принялась издавать звуки. – Заткнись. Не то, врежу сейчас. Подождешь до утра. Не барыня.

Он ушел, хлопнув дверью. И свет погасил. Оказавшись снова в темноте, я на ощупь добралась до кровати, села и принялась вздыхать. Потом решила прилечь. Какое-то время лежала и слушала звуки в доме. Были шаги, был скрип половиц и дверей, еле-еле удалось расслышать разговор. Только слов было не разобрать, и голоса звучали совсем издалека. Когда заснула, не поняла. Разбудил меня звук открываемой двери.

– Подъем!

Разлепила глаза, и первое, что увидела, были слабые полоски света, пробивавшиеся через закрытые ставни.

– Иди сюда. Не хочешь? А у меня времени нет, тебя ждать. Еще потянешься и останешься на сегодня без туалета.

Я переполошилась и в один момент стояла около него. Когда в его руке неожиданно блеснул нож, я здорово испугалась и не удержалась, чтобы не вздрогнуть.

– Не трясись. Время твое еще не пришло. Руки давай!

Он разрезал скотч, но так его и оставил на моих запястьях, свисающим клочками. Потом задумался, посмотрел мне в лицо и, взяв за шкирку, поволок на выход.

– У, у, ум! – замычала я, прозрачно намекая, что он забыл про рот, но взять самой и отлепить с губ скотч не рискнула.

– Это подождет, – был мне ответ. – Может, у тебя голос и ничего, но мне он ни к чему. Вы, бабы, народ говорливый… Значит, придется тебя снова бить, чтобы не голосила или не трепалась без меры. А кто знает, сколько твоя голова еще сможет выдержать? Поэтому походи пока так.

Я его послушала, поразмышляла и, в конце концов, вынуждена была с ним согласиться. Пока мы с ним таким образом беседовали, он вслух, а я мысленно, дошли до нужного мне заведения. Это ветхое строения заметила еще издали, как и то, что стоящие неподалеку избы были необитаемы. Посещение его совместила с размышлениями на тему, как быть дальше, и с наблюдением окружающей среды в многочисленные щели между досками.

– Эй! Ты там никуда не провалилась? Вылезай! Зря глаза не таращь, деревня заброшена, никого из местных не осталось. Живут здесь неподалеку несколько бомжей. Это через четыре дома к северу. Но им на глаза показываться не советую. У них, с два месяца как, бомжиха померла, мужики и раньше были диковаты, а теперь и вовсе… Не думай, если что, кидаться к ним за помощью.

Наверное, Николай говорил правду, потому что то, что и сама я наблюдала при утреннем свете, ох как, не радовало. Кругом глаза натыкались на разруху, гнилушки и крапиву, чуть не с меня ростом. Вполне могли бы вписаться и опустившиеся вонючие мужики. Отчего нет? Место дикое, запущенное. Вполне подходящая среда обитания для всякой нечисти, включая и такие особи, как этот нехристь, что стоял сейчас, руки в бока, и мерзко ухмылялся, наблюдая мое расстроенное лицо.

– Пошли в дом. Насмотрелась уже вволю. Дам тебе поесть и снова запру. Хотя… стой. Встань смирно.

– Ай! – взвыла я, когда он неожиданно рванул липкую ленту с моих губ.

– Теперь иди.

– А можно мне умыться? Я вон там рукомойник вижу.

– Это тот, что к дереву приколочен? Валяй!

Мне не надо было повторять разрешение дважды, припустила в указанном направлении во весь опор. Только увеличить расстояние до моего захватчика не удалось. Он, хоть и неспешно, но последовал за мной. Встал невдалеке и принялся наблюдать, что стану делать дальше. Я и, правда, собиралась помыть руки и умыть лицо. Но от небольшого разведывательного броска тоже не следовало отказываться. Вдруг бы этот бандит после только что проведенного запугивания расслабился бы и позволил улизнуть в зону, не доступную для его за мной наблюдения. Но нет, не расслабился, продолжил присматривать и еще при этом глумливо так кривил губы, будто все мои мысли были ему известны.

Обзывая его, про себя естественно, самыми последними словами, я склонилась к рукомойнику и, приготовив ладони ковшиком, принялась нажимать на стерженек, чтобы добыть себе воды. Ничего не получалось. Стала стучать по той самой пимпочке сильнее, пока мне в протянутую руку не накапало что-то зеленое.

– Что это?!

Мой удивленный вопрос и еще принюхивание к неопознанной жидкости необычайно развеселили Сурикова. Но мне было не до него и его смеха. Тухлятина в моей руке занимала меня больше. Я взвизгнула, выплеснула ее вон и кинулась в направлении ворот, так как еще ночью приметила там некое корыто, наполненное дождевой водой. Добежать не успела. Этот мужлан меня догнал, схватил поперек туловища, дернул на себя и сжал так, что затрещали ребра и перехватило дыхание.

– Куда?! Я ли тебя не предупреждал?!

– Вода! – хрипло выдохнула и поперхнулась.

– Что? – тряхнул меня разок, но так, что мысли в голове закрутились в ускоренном темпе. – Не морочь мне голову. Сбежать, дура, хотела.

– Болван! Я руку вымыть собиралась. А там вода. Сам посмотри.

– Еще раз назови меня так, пигалица, и я тебе точно башку откручу. Иди в дом, дурища, там умывальник есть.

В избу мы входили оба нахмуренные. Суриков еще и руки позволил себе распустить, несколько раз грубо пихал меня в спину, давая понять, чтобы пошевеливалась. Когда я снова оказалась в своей конуре, он прикрыл за мной дверь и удалился. Оказалось, пошел за едой. Принес эмалированную миску с отбитым и начавшим ржаветь краем, в которой могла рассмотреть несколько кусков хлеба и грубо порезанную вареную колбасу. Ее и еще большую, на пол литра, кружку с чаем поставил на скамейку и ушел, закрыв за собой наглухо дверь.

Я осталась в полумраке комнаты-чулана. Свет ко мне проникал только совсем чуть-чуть. Подошла к окну и принялась пытаться что-нибудь рассмотреть сквозь щели ставень. Выходило так себе. Видеть могла все ту же крапиву, так как окно выходило, по всему, на задворки. Поэтому быстро утомилась и пошла, присесть на кровать. На время удалось занять себя нужным делом. Отлепляла с осторожностью скотч с запястий. А когда с этим справилась, прилегла и стала размышлять.