– Ага, разбежалась. Не выношу ремней и всего такого прочего.

– Как хочешь, а я исчезаю. Не полезешь в ремни сама – подсунь нашу овцу.

Мне было стыдно перед Салли – в конце концов, она же не виновата, – но лучше пускай она в ремнях мается, чем я. Поэтому я молча наблюдала, как уходит Джинкс. И тут у меня появилось странное ощущение – будто за всеми нами наблюдает кто-то еще. Быть такого, конечно, не могло. Я – единственный куратор.

Из тени вытолкнули Салли. Обнаружив себя прикованной к койке, она задергалась, застонала и завыла.

Тогда-то неизвестно чей голос и стал говорить с Салли.

– Успокойся, Салли, детка. Ты поранишься, если будешь так метаться. Наберись терпения. Доверься доктору Эшу. Полностью доверься. Найди в себе смелость посмотреть в глаза остальным. Доктор Эш говорит, вам всем грозит опасность и надо срочно принять меры – и он совершенно прав.

Я слушала и думала: все, приехали. Теперь мы точно – сумасшедшие. С кем поведешься… Салли неожиданно успокоилась. Перестала биться и метаться. Лежала тихо, как мышь. Решила: стану паинькой. Тогда, может, тот, кто говорит так ласково, явится во плоти и расстегнет ремни.

Салли предприняла несколько попыток устроить себе провал, но ничего не вышло. Тогда она стала думать об отце, об Оскаре-почтальоне, исчезнувшем после того, как умер ее дедушка.

Салли хорошо помнила его лицо. Она так часто искала это лицо в городе, так надеялась увидеть печальные глаза под тяжелыми веками, с отсутствующим, как у лунатика, взглядом, и плечи, сутулые от многолетнего ношения почтовой сумки. Правда, Салли видела своего Оскара не почтальоном, а песочным человеком[16] с полной сумкой песка. Так они с папой играли – папа рассказывал Салли сказку на ночь, а потом лез в сумку, делал вид, что достает песок и сыплет ей в глаза. Салли даже слышала его ехидный смех. Оскар спал и смеялся. Или спала сама Салли, и ей снился смеющийся Оскар?

Салли была уверена: исчезновение Оскара – просто первоапрельский розыгрыш. Однажды Оскар возникнет прямо на улице, у нее за спиной, прикроет ей глаза ладонями и скажет: «Ну-ка, кто я – угадай!» Или махнет рукой куда-нибудь в сторону: «Ой, Салли, какая уточка!» Никакой уточки, конечно, там не будет, но Салли, к восторгу Оскара, все равно повернет голову.

Оскар обожал розыгрыши. Бывало, возьмет да и крикнет: «Глянь – собака о двух хвостах!» – а когда Салли поведется, поет: «Первое апреля – никому не верю!»

Ох, эти печальные глаза, будто Оскару было жаль будить Салли по утрам. «Вставай, Спящая Красавица. В школу пора».

Почему он прыгнул тогда в поезд, почему бросил ее одну на платформе? Неужели вспомнил про какие-нибудь важные письма?.. Салли плакала. Ее нашел полицейский, принес в участок, позвонил матери.

Потом они с матерью ходили в участок писать заявление о пропаже Оскара. Но разве Оскар мог пропасть? Он же взрослый! Взрослые не пропадают и не теряются. Наверняка он где-то здесь. Тем более что Оскар уже не раз терялся и находился – только не в городе, а в своей собственной голове. По утрам, разбудив Салли, он, бывало, сидел за кухонным столом, уставившись в одну точку, еле удерживая веки, готовые опуститься – вот-вот уснет. Но нет – в последнюю секунду Оскар издавал смешок, щипал тонкие усики и укоризненно качал головой, приговаривая «Оскар, Оскар!». И снова глаза становились печальными – наверное, оттого, что он понимал, где он и кто он.

Уже став взрослой, Салли часто задавалась вопросом: о чем думал Оскар в такие минуты? Может, он мечтал о море? Мать говорила: наверное, он записался в матросы, ведь мальчишкой он обожал корабли, был морским скаутом, и отец у него моряк, и вообще, Оскар ей морем своим все уши прожужжал. Они поженились, едва он окончил школу, а матери вообще пришлось выпускной класс бросить, и Салли родилась через шесть месяцев после свадьбы. Салли всегда помнила: мать стыдится ее рождения, ее самой. Если б не Салли, мать бы образование могла получить, а так…

Сама Салли не верила, что Оскар ушел в плавание. Он по-прежнему представлялся ей песочным человеком с кожаной сумкой, полной волшебной пыли. В один прекрасный день Салли увидит его в толпе, подбежит сзади, закроет ему глаза ладонями и спросит шепотом: «Песочный человек, а песочный человек! Угадай, кто я. Угадай!»

Жаль, что сейчас Оскара нет рядом. Может, он начал новую жизнь. Такое бывает: мужчина рвет с прошлым, находит новую жену, заводит новых детей, меняет имя и фамилию. Становится другим.

Чем больше Салли думала об Оскаре, тем быстрее мельтешили мысли в ее голове. Не выношу такого мельтешения. Поездмчитсяслишкомбыстро. Лучшемнесойти. Или я дол-жна за-мед-лить ход… Почему Салли не в состоянии принять элементарное решение? Какое платье надеть? Что купить на обед? До какого этажа ехать на лифте?

Оскар мне в помощь.

Доктор Эш мне в помощь.

Бог мне в помощь.

Салли должна рассказать Роджеру Эшу об Оскаре. О том, что в свои шесть лет раньше всех поняла: Оскар не вернется. Что все ужасно, Салли сообразила еще накануне вечером, когда Оскар, рассказав ей сказку, решил: волшебный песок подействовал. Он наклонился над ней, поцеловал в щеку и прошептал: «Сладких тебе снов, Спящая Красавица. Спи, пока Прекрасный Принц не разбудит тебя поцелуем». После этого Оскар кивнул сам себе и вышел, улыбаясь, из детской. А назавтра исчез.

* * *

Стараниями Даффи Салли пробыла в «зафиксированном» положении всю субботу и полвоскресенья. В полдень Даффи вошла и заглянула в глаза пристегнутой Салли.

– Ну и кто ты у нас?

– Салли Портер.

Даффи склонилась над Салли, так что стало ощутимо ее дыхание.

– А про остальных ты наврала, да?

– О чем вы говорите?

– О том, что остальных не существует! Ты у нас тут в единственном числе, ты все выдумала. Симулянтка!

В глазах Даффи было столько ненависти, что Салли растерялась. Чувство самосохранения не позволяло ей возразить. Она услышала знакомый голос, советовавший: согласись с медсестрой, не то она отомстит. Она опасна, лучше сказать ей то, что она хочет услышать.

– Я не симулянтка, – произнесла Салли. – И я не вру. Доктор Эш говорит, что другие личности есть, а я верю доктору Эшу.

– Эш распорядился не давать тебе транквилизаторов. А мой опыт подсказывает: ты пока свои ошибки не осознала. Поэтому будешь лежать так до завтра!

Впрочем, через час Даффи сменила гнев на милость – Салли освободили.

– Извини, детка, – говорила тучная медсестра, расстегивая ремни. – Даффи у нас злюка. Таким, как она, нельзя в больнице работать.

Салли долго растирала запястья и лодыжки, посиневшие от ремней. Украдкой взглянула на бейджик, прочла: «Л. Фентон, медсестра». Невольно подумала: «Мне бы тоже бейджик не помешал, а то все, кому не лень, спрашивают, кто я да что я».