– Сто лет ее не пил, – говорит Адам, когда Кейн протягивает ему нагревшуюся на солнце стеклянную бутылку в форме песочных часов с выпуклыми полосками. Он смотрит, как на темной поверхности газировки всплывают пузырьки.

– Они как будто издеваются над нами, – замечает Адам.

Кейн запрокидывает голову и делает большой глоток. Бутылку он держит обеими руками.

– С чего ты взял?

– Дают то, чего больше нигде нет. Вкус прошлой жизни.

– А может, и будущей, – предполагает Кейн, указывая на небо, рыгает и отпивает еще один большой глоток.

Они молча пьют, смакуя теплую сладость, каждый в своем собственном мирке. Когда в бутылках не остается ни капли, Кейн относит их на плоский камень в двадцати шагах от них и ставит там на расстоянии пяти сантиметров друг от друга. Две стеклянные бутылки отражают солнце.

Кейн возвращается с рогаткой в руке. Молча закладывает в нее камень. Расставляет ноги, оборачивает один конец жгута вокруг безымянного пальца левой руки, а другой зажимает между большим пальцем и средней фалангой указательного. Замирает. Смотрит на бутылки.

Никто не произносит ни слова.

Кейн размахивает пращой. Три ленивых круга над головой. Раз… два… три…

Потом еще. Быстрее и быстрее. Семь-восемь оборотов в секунду.

Последний, самый мощный замах и – вжик! – Кейн бросает камень. Щелкает плетеный жгут рогатки, и каменный снаряд летит в цель.

Первая бутылка не просто трескается и падает: она разлетается на мельчайшие брызги. Быстрым плавным движением Кейн закладывает в пращу следующий камень.

– Ничего себе! – восклицает Адам. – Она не разбилась, она превратилась в ничто!

Кейн косится на него.

– Я видел у тебя рогатку, только ты ею никогда не пользуешься. Ты всяко попадешь в бутылку… если стреляешь так же хорошо, как ездишь.

Адам качает головой.

– Если бы ты умел ею пользоваться, – не унимается Кейн, – она бы помогла тебе в беде.

Адам слышит скрип веревки, видит Ната, висящего вниз головой на дереве, а под ним – пару поношенных ботинок и грязные джинсы.

– Я умею стрелять из рогатки.

– Думай о ней, – продолжает Кейн, не обращая внимания на слова Адама, – ты должен ей доверять, как брату. – Он опускает глаза на жгут, который сжимает в руках, и печально улыбается.

Адам наклоняется и выуживает камешек из своего мешочка. Голыш размером с грецкий орех, круглый, серый, гладкий.

Кейн кивает.

– Да, речные лучше всего. Этот хороший. Сантиметра два толщиной. Весит где-то граммов пятнадцать. Идеально.

Адам взвешивает камень на ладони, вертит его в руке, пока тот не согревается. Закладывает голыш в седло рогатки, теребит узел.

– Держи рогатку, как женщину, – наставляет Кейн. – Свободно, но крепко.

Адам смотрит на него. Кейн качает головой.

– Я так понимаю, этого ты тоже никогда не делал?

– Я знаю, как надо.

Кейн усмехается. Его волчьи глаза блестят.

Адам вытягивает руку и раскручивает пращу – сперва над головой, потом сбоку. Рука движется словно сама по себе. Он чувствует, как ее тянет к земле. Адам выжидает… рано… Рано. Крутит пращу все быстрее и быстрее, а потом…

ВЖИК!

Громко хлопает жгут, и камень летит.

Промах. Даже близко не попал. Если бы вместо стеклянной бутылки перед ним стоял враг, песенка Адама была бы спета. Он сжимает зубы и достает из мешочка следующий голыш.

– Когда стреляешь, нельзя злиться, – поучает его Кейн. – С рогаткой надо обращаться нежно.

– С чего ты взял? – огрызается Адам.

– Расслабься. Это как с мотоциклом. Ты должен увидеть полет. Траекторию камня. Представить, как он попадает в цель. Сперва прокрути это в голове. Доверься рогатке. Позволь ей сделать то, что велит ей твой мозг. Она и сама знает, как это делается. Дыши спокойно. И все получится.

Адам кивает. Теперь ему все ясно. Он смотрит на оставшуюся бутылку, прикидывая в голове движение камня, дугу, по которой он полетит. Он старается успокоиться. Сосредоточиться на дыхании.

Вдох… выдох… вдох… выдох…

Он снова начинает раскручивать над головой пращу. Закрывает глаза, отдается ритму движения. Погружается в это ощущение. Потом снова открывает глаза, концентрируется, пристально глядит на цель. Вокруг мертвая тишина. Ничто не шелохнется. Адам раскручивает пращу. Сперва медленно. Потом быстрее.

Еще быстрее. Так, что жгут расплывается… ВЖИК!

Взрыв. Град осколков. Горлышко бутылки разбито вдребезги. Нижняя часть по-прежнему стоит на камне.

– Неплохо, – Кейн уходит забрать камни, возвращается, протягивает Адаму снаряды и ухмыляется: – Правда, здорово?

Адам кивает и забирает у него оба голыша. Один опускает в карман, второй заряжает в рогатку и снова раскручивает над головой. Так приятно ощущать тяжесть камешка в седле, упругость жгута, сплетенного из пеньки с водденитом, притяжение земли, плавные движения руки. Наверняка, если потренироваться, у него все получится.

– АДАМ СТОУН! – раздается чей-то крик.

Адам вздергивает голову, выпускает жгут и роняет все на землю – и камень, и рогатку.

Сэди Блад?

Наверху, на холме, она сидит на своем черном, как уголь, и чертовски крутом «сэндитере». Этот мотоцикл создан для того, чтобы в буквальном смысле пожирать пустыню километр за километром. И Сэди, и мотоцикл припорошены мелкой пылью. На голове у девушки очки. Ее карие глаза остекленели. Зубы сжаты.

– Сэди Блад, – повторяет Адам. – Так это ты там была?

Он стоит, опустив руки по бокам, и смотрит на нее.

Кейн делает шаг к Сэди.

– Какого черта ты тут делаешь?

Сэди моргает, облизывает губы. Вид у нее измученный.

– Я заметила ваш лагерь позади меня. Решила вернуться. Посмотреть, кто вы такие. – Она косится на Адама. – На всякий случай.

Сэди оглядывается через плечо.

Адам чувствует ее страх. Сэди перепугана до смерти.

– Что случилось?

Она поворачивается к нему.

– Вы их видели?

– Кого?

– Они гнались за мной. Вон они, там. Разве вы их не слышали?

– Да кого?

– Кого-кого! Волков.

Все молчат.

– Вообще-то волки мотоцикл не догонят, – наконец замечает Кейн.

Сэди бросает на него взгляд.