Через сто лет, когда Европу наводнит, страшно обесценив все, американское золото Испании, когда появятся новые растения и продукты из них, а на смену сотням рабочих рук придут машины, пусть даже самые простые, картина изменится. Но тогда главными торговцами были торговцы шерстью и тканями, они же обычно держали банки. Именно купцы объединяли Европу, несмотря на бесконечно меняющиеся границы крошечных государств и самодурство их правителей. Этих людей мало волновали богословские споры, им не нужна война, для них мир и спокойствие — залог процветания, а возможность встречи в Констанце — прежде всего возможность договориться между собой.

У Медичи существовало жесткое правило: не вести никаких дел с немцами. Джованни лично имел несчастье убедиться, что немецкие торговцы не всегда платят по счетам. Десять лет назад управляющий венецианского отделения банка Медичи Неро Торнаквинчи нарушил запрет Джованни и рискнул, предоставив немецким торговцам большую сумму на выгодных условиях. Немцы взяли заем и испарились. Вместо того чтобы честно признаться Медичи в своем промахе, Торнаквинчи для покрытия недостающей суммы сам взял в долг, а вернуть вовремя не смог.

Козимо помнил судебное дело, затеянное отцом против своего служащего. Торкнавинчи был родственником, пусть не самым близким, к тому же Джованни убеждали не выносить сор из избы, но Медичи был непреклонен. Сыну объяснил свой гнев просто:

— Дело не в нарушении запрета и даже не в растрате. Если бы Неро честно признался в своем проступке, мы бы придумали что-то, но он скрыл и ввел банк в большой минус. Запомни: служащий, если он пытается что-то скрыть, должен быть изгнан безоговорочно. Доверять такому нельзя.

— А почему вы запрещаете работать с немецкими купцами? — осторожно поинтересовался Козимо.

— Сам имел глупость попасться, — вздохнул Медичи-старший. — Но я тогда честно признался Вьери и сумел исправить положение.

— Все немецкие купцы не честны?

— Нет, конечно, но если купец остается в Венеции или уедет в Милан, будет в Риме, в Генуе или Болонье, даже в Неаполе, я смогу его достать. А что возьмешь с тех, кто по ту сторону гор за перевалом?

И вот теперь по другую сторону гор от родной Тосканы вокруг Козимо было множество немцев. Они торговали, о чем-то договаривались, били по рукам, подписывали документы, пили пиво, смеялись, веселились… и вовсе не походили на гнусных обманщиков.

А как выглядят гнусные обманщики? Они вовсе не ходят, завернувшись до кончика носа в ткань, не прячут лица и глаза, нет, настоящие обманщики смотрят открыто и говорят громко. Решив, что просто не станет давать кредиты немецким купцам, Козимо успокоился, сразу стало легче. Купцы и не просили, их больше интересовала мануфактура. Ткани, которые еще Леонардо привез из Флоренции, разошлись мигом, требовалось еще и еще. Во Флоренцию помчался гонец с просьбой прислать все, что накопилось на складах, закупить у соседей и постараться произвести как можно больше.

Платили золотом, пусть не флоринами, а дукатами, но главное — платили.

Купеческие заботы на время заслонили от Козимо папские дела, он даже не заметил, когда в Констанц приехал Косса. Случилось это только в начале ноября, поскольку папа решил посетить по пути города Северной Италии, в поддержке которых несколько сомневался. Бальтазар мастер на обещания, однажды он сказал Козимо:

— Каждый нуждается в том, чтобы ему время от времени что-то обещали. Обещания стоит выслушивать, радоваться им, но вот надеяться на них глупо.

Если Косса обещал именно так, то…

Но Козимо не до папских обещаний. Контора исправно обслуживала клиентов, число которых значительно выросло, с этими делами справлялся Леонардо, оставляя Козимо заботы по расширению круга знакомств.

Иоанн — единственный из пап, кто рискнул приехать в Констанц лично, за что позже и поплатился. Григорий прислал своего представителя — архиепископа Рагузы кардинала Джованни Доменичи, а Бенедикт вообще отказался слышать о Соборе. Богословы Парижского университета наплевали на мнение папы, которого сами же и избрали, и в Констанц приехали. Косса не знал (а может, и знал, да ничего изменить не мог), что богословы и кардиналы своей главной задачей, кроме искоренения ереси англичанина Джона Уиклифа (это значилось темой Собора), поставили решение о главенстве вот таких Соборов над папой. То есть Соборы должны собираться раз в пять-семь лет и их решения исполняться папой беспрекословно. При принятии такого решения папа становился просто нанятым на время главой римской церкви. Но это создало бы условие объединения церкви вокруг одного папы.

Косса самонадеянно решил, что, пойдя на компромисс, сумеет остаться тем самым единственным понтификом, а потом… кардиналы тоже люди и любят деньги… Но бывший пират переоценил свои силы. Кардиналы не желали видеть над собой никого из прежних пап, им надоел раскол, и они действительно боялись нового движения, олицетворением которого стал Ян Гус.

Почти сразу после его появления в Констанце стало ясно, что здесь не все готовы верить обещаниям одного из пап, а деньги хоть и любят, могут получать из других рук. Ему сразу дали понять, что, невзирая на тиару на голове, он всего лишь «один из», по крайней мере один из трех пап. В первые же дни случилась безобразная стычка между людьми Коссы и слугами кардинала Доменичи, представителя папы Григория. Кардинал привез и развесил на стенах дома, в котором остановился, знаки папской власти. Это возмутило Коссу:

— Как он посмел!

Посланные Коссой слуги попытались сорвать эти знаки, слуги Доменичи вступились, Собору пришлось разбираться. Кардиналы вовсе не желали вмешиваться в мелкие дрязги и приняли соломоново решение: знаки снять, поскольку в доме не проживает сам Григорий, но если он приедет, то сможет все вернуть.

Доменичи подчинился, но это уже ничего не значило.

Сразу после разбирательства в Констанце начали ходить безобразные пасквили на Коссу. Один такой Козимо принес Леонардо:

— Не понимаю, как такое возможно?

Медичи присмотрелся к написанному:

— Фон Ним… да, это его почерк, постарался изменить, конечно, но не все удалось. Ведь говорили же папе, что этого змея нужно от себя удалить!

Но Леонардо интересовало само содержание:

— Да черт с ним, кто это написал. Там правда?

Козимо пробежал глазами текст. О господи, ну и фантазия у этого Нима! Только извращенец мог придумать три сотни совращенных или изнасилованных женщин и девушек за столь короткий срок. Козимо, помнивший о любви Коссы к Име, а еще о том, сколько времени тот проводил в разъездах, даже рассмеялся:

— Он женщин прямо в седле насиловал, что ли? Хоть бы немного подумали…

— А остальное? — осторожно уточнил Леонардо.

Единственное, в чем не обвинял папу Иоанна его секретарь, — содомия. Козимо вспомнил, как они в Пизе искали, чем можно испугать кардиналов. Тогда Косса сказал, что обвинять можно только в том, в чем сам не виновен.