— Если ты о платье, то, пока ты его найдешь и купишь, я умру с голода.

— Я не о платье. Я все же реально смотрю на вещи. Но в этом журнале пишут об открытии нового ресторана «Лед-шестьдесят девять». Там должна побывать каждая уважающая себя девушка. На открытии были Ульяна, Светлана и даже Марьяна!

— Это кто такие?

— Очень знаменитые девушки, но на тебя они и не посмотрят, так что не загружай свою память.

— Ладно, а почему такое название — «Лед-шестьдесят девять»? Это что-то знаковое?

— Господи, Леня, ну нельзя же быть таким некультурным! — Лола всплеснула руками. — Это поэма Андрея Вознесенского.

— А какое отношение поэма имеет к ресторану? — продолжал Леня.

— Ох, ну и серый же ты! Ладно, объясняю для неграмотных. Там действительно круто, и кухня отличная. А мы там еще не были. Своди меня туда — заодно и поешь.

— Ну ладно… — Леня тяжело вздохнул. — А где этот ресторан?

— На Моховой улице, недалеко от Литейного.

— Но пока ты приведешь себя в порядок и оденешься, я умру с голода!

— Ты прекрасно знаешь, что я умею собираться очень быстро! Если захочу.

Действительно, в экстренных случаях Лола умела преобразиться в чрезвычайно сжатые сроки. На этот раз прошел всего час, и она уже стояла перед большим зеркалом в прихожей, одетая и причесанная.

— Ужасно! — проговорила она, оглядев себя в зеркале.

— А по-моему, неплохо! — одобрительно проговорил Маркиз.

— Что ты понимаешь! Я надеваю это платье уже третий раз! А что, если мы встретим там знакомых?

— Ты сделаешь вид, что ты — это не ты! Ладно, поехали уже, сил больше нет!

Еще через сорок минут Лола и Маркиз вошли в стеклянные двери ресторана.

Интерьер ресторана действительно был неплох. Вся мебель — и столы, и стулья, и все остальное — была сделана из прозрачного, твердого, чуть голубоватого пластика, так что казалась выпиленной изо льда. Под потолком мерцала и переливалась всеми цветами радуги огромная люстра из хрустальных трубок, напоминающая северное сияние. Отсветы этого сияния отражались в ледяных поверхностях, просвечивали сквозь них разноцветными искрами.

Между столиками сновали официантки — все как одна платиновые блондинки с пронзительно голубыми глазами (наверняка контактные линзы, подумала Лола).

Лолу и Маркиза встретила в дверях девушка-метрдотель, по виду — настоящая Снежная королева.

— У вас заказан столик? — осведомилась она довольно холодно.

— Разумеется!

— На какое имя?

— Бенджамин Франклин, — и Леня незаметно вложил в руку ледяной дивы купюру с портретом отца-основателя Соединенных Штатов.

— Да, такой заказ есть! — и девушка, не моргнув глазом, проводила их к столику недалеко от сцены.

На сцене стоял белый рояль, за которым сидел пианист средних лет с седыми висками, в белом же смокинге, неторопливо наигрывая какую-то унылую мелодию.

— От этой музыки мне становится как-то зябко, — пожаловался Маркиз. — Что-то в ней чувствуется холодное, северное, депрессивное…

— Разумеется, северное! Это же Сибелиус, тундра! Самый известный финский композитор!

Лола была музыкально образованная — ведь она училась в музыкальной школе. Правда, школу она не окончила, но старалась об этом не упоминать.

Очередная платиновая блондинка принесла им меню. Леня открыл книжечку, и глаза его заблестели.

— Неплохо, неплохо! — бормотал он, скользя взглядом по страницам меню. — Тартар из семги, заправленный камбоджийским соусом, с икрой тобико… севиче из форели с канкассе и каперсами… шашлык из лобстера с припущенными овощами… микс из мини-тако из семги, краба и креветок… артишоки по-провансальски… это же настоящая поэзия!

— Ты чревоугодник, Леня! — проговорила Лола, оглядывая зал. — Лучше погляди, какие здесь люди!

— Люди как люди! — отмахнулся Маркиз. — Вот флорентийский стейк с пюре из артишоков и авокадо — это действительно интересно!

— Нет, ты просто невозможен! Ты только взгляни, вон там, в дальнем углу, сидит Анфиса!

— Какая еще Анфиса? — пробормотал Маркиз, переворачивая страницу. — Надо же, суфле из артишоков с можжевеловыми ягодами…

— Анфиса Собакина! Та самая, из «Дачи-четыре»…

— Я впечатлен, — вяло отозвался Маркиз.

— А вон там, возле сцены, сидит Лиза Маркизова! Только не говори, что ты ее тоже не знаешь! Тезка твоя, между прочим!

На этот раз Маркиз оторвался от меню и взглянул на сидевшую недалеко от сцены женщину. Это была шатенка на вид лет сорока в светло-голубом платье необычного покроя. За столиком с ней сидел парень от силы двадцати пяти лет.

— Эту я вроде помню, — неуверенно проговорил Леня. — Вроде бы певица… пела такую песенку — «Снежинка на ладони»… но это было так давно, я еще в цирковом училище учился… неужели это она?

— Не снежинка, а льдинка! — поправила его Лола. — Точно, она была певица, а потом переквалифицировалась в телеведущие.

— Так сколько же ей лет?

— Неважно! Ты же знаешь, что женщине столько лет, на сколько она выглядит, а выглядит она неплохо!

— И все еще Лиза!

— Ну а ты что хотел? Чтобы она была Елизаветой Васильевной? Каменный век!

— А кто это с ней за столиком?

— Ты что — правда не знаешь? Это же Владик Сомиков!

— Сомиков? А кто это такой?

— Ну, ты даешь! Ты даже не тундра… я не знаю, как тебя назвать! Это же знаменитый футболист!

— Но он моложе ее раза в два!

— Ну и что? Да хоть в три! Среди спортсменов такая фишка — жениться или хотя бы встречаться со знаменитостями, даже не очень молодыми…

Как раз в это время на сцену поднялся лысоватый мужчина лет пятидесяти, постучал ногтем в микрофон и проговорил хорошо поставленным голосом:

— Добрый вечер, дорогие друзья! Рад приветствовать вас в своем ресторане! Рад, что вам здесь нравится!

— Это хозяин ресторана, Арсен Баклажанов! — вполголоса пояснила Лола.

— Да уж догадался…

— Сегодня, — продолжал хозяин, — я особенно рад приветствовать нашу замечательную гостью — Лизу Маркизову! — Он захлопал в ладоши, повернувшись к даме в голубом. — Лиза, я обращаюсь к тебе от лица всех наших гостей! Спой для нас свою знаменитую, неувядающую песню «Льдинка на ладони»!

— Арсен, — проговорила Маркизова, весьма натурально изображая смущение, — Арсен, я сегодня не в голосе… я очень давно не пела… особенно «Льдинку»…

— Просим, Лиза, просим! — Арсен снова захлопал.

— Просим, просим! — раздались голоса в разных концах зала.