солдатами и каждую секунду должен быть готов подняться по тревоге, крайне неудобно. К тому же сказывался дефицит бумаги. Во-вторых, Николай Степанович знал, что его супругу не увлекают подробности его военных эскапад, как не привлекали рассказы об африканских экспедициях, пугать излишними подробностями мать и сестру не хотел. В-третьих, он не стремился расписывать свои военные приключения друзьям, чтобы это не было похоже на стремление представить себя в героическом свете. С этим успешно справлялись друзья, не жалевшие для поэта-добровольца восторженных эпитетов. Гумилёв в должной мере обладал самоиронией и трезвой оценкой самого себя, чтобы не поддаваться таким настроениям. По письмам это особенно видно. В-четвертых, большую часть периода военной службы Николай Степанович воевал в Восточной Пруссии или Польше, то есть, относительно недалеко от Петрограда и использовал любую возможность, чтобы побывать дома. В-пятых, подробнейшие «Записки кавалериста» в полной мере раскрывали подробности военных будней поэта, и повторяться он не хотел.

Соответственно, писем с фронта не могло быть много.

Жаль, что не сохранились ответы родных и друзей на его письма. Потому во многих случаях мы можем лишь предполагать, что же такого написал Михаил Лозинский, что у Гумилёва «сжалось сердце», или почему Анна Андреевна «задала задачу» мужу с письмом Сологубу. И точных ответов на эти загадки мы, скорее всего, не узнаем.

Но это ни в коей мере не умаляет ценности фронтовых писем Николая Степановича — живого голоса русского солдата, пишущего близким людям непосредственно с передовой. К тому же из писем мы видим, что Николай Степанович вопреки всему продолжал активно заниматься литературной и редакторской деятельностью. Его письма соредактору журнала «Аполлон» Сергею Маковскому, коллеге и другу Михаилу Лозинскому, литературному критику Маргарите Тумповской прямо свидетельствуют об этом, как и письма друзей и коллег к нему.

Здесь мы приводим письма, написанные и полученные Николаем Гумилёвым с сентября 1914 года по январь 1917. Такой хронологический период выбран потому что, несмотря на то, что война и служба поэта продолжались и после революционных событий вплоть до заключения Брестского мира, после января 1917 года непосредственно в боях он участия уже не принимал.

О том, как и где служил Гумилёв с начала 1917 по весну 1918 будет рассказано ниже.

* * *

Первое письмо жене было написано Николаем Степановичем еще в Кречевицких казармах, где он проходил обучение перед отправкой на фронт. — первое военное письмо домой. Оригинал письма написан черными чернилами на открытке без рисунка. На лицевой стороне (горизонтально) надпись и адрес: «Всемирный почтовый Союз. Россия. Открытое письмо». Текст письма — слева на лицевой стороне и на противоположной стороне (вертикально). В конце письма карандашная (архивная или Ахматовой?) пометка — «из Новгорода 1914». Адрес с правой стороны: «Царское Село. Малая 63. А. Ахматовой». В верхнем правом углу штемпель — «Для пакетов. Гвардейский Запасной кавалерийский полк (без даты)». Над адресом штемпель получателя — «Царское Село 6.9.14».

1

«Дорогая Аничка (прости за кривой почерк, только что работал пикой на коне — это утомительно), поздравляю тебя с победой. Как я могу рассчитать, она имеет громадное значенье и может быть мы Новый Год встретим как прежде в Собаке[103]. У меня вестовой, очень расторопный[104], и кажется удастся закрепить за собой коня, высокого, вороного, зовущегося Чернозем. Мы оба здоровы, но ужасно скучаем. Ученье бывает два раза в день часа по полтора, по два, остальное время совершенно свободно. Но невозможно чем-нибудь заняться, т. е. писать, потому что от гостей (вольноопределяющихся и охотников) нет отбою. Самовар не сходит со стола, наши шахматы заняты двадцать четыре часа в сутки и хотя люди в большинстве случаев милые, но все же это уныло. Только сегодня мы решили запираться на крючок, не знаю, поможет ли. Впрочем нашу скуку разделяют все и мечтают о походе как о Царствии Небесном. Я уже чувствую осень и очень хочу писать. Не знаю, смогу ли. Крепко целую тебя, маму, Леву и всех.

Твой Коля».

2

Первое письмо из действующей армии, уже с передовой было отправлено Анне Андреевне в начале октября 1914 года.

«Дорогая моя Аничка, я уже в настоящей армии, но мы пока не сражаемся и когда начнем неизвестно. Все-то приходится ждать, теперь, однако, уже с винтовкой в руках и отпущенной шашкой. И я начинаю чувствовать, что я подходящий муж для женщины, которая “собирала французские пули, как мы собирали грибы и чернику”[105]. Эта цитата заставляет меня напомнить тебе о твоем обещании быстро дописать твою поэму и придать ее мне. Право, я по ней скучаю. Я написал стишок, посылаю его тебе, хочешь продай, хочешь читай кому-нибудь. Я здесь утерял критические способности и не знаю, хорош он или плох.

Пиши мне в 1-ю действ, армию, в мой полк, эскадрон Ее Величества. Письма, оказывается, доходят очень и очень аккуратно.

Я все здоровею и здоровею: все время на свежем воздухе (а погода прекрасная, тепло), скачу верхом, а по ночам сплю, как убитый.

Раненых привозят не мало, и раны все какие-то странные: ранят не в грудь, не в голову, как описывают в романах, а в лицо, в руки, в ноги. Под одним нашим уланом пуля пробила седло как раз в тот миг, когда он приподнимался на рыси; секунда до или после, и его бы ранило.

Сейчас случайно мы стоим в таком месте, откуда легко писать. Но скоро, должно быть, начнем переходить, и тогда писать будет труднее. Но вам совершенно не надо беспокоиться, если обо мне не будет известий. Трое вольноопределяющихся знают твой адрес и, если со мной что-нибудь случится, напишут тебе немедленно. Так что отсутствие писем будет обозначать только то, что я в походе, здоров, но негде и некогда писать. Конечно, когда будет возможно, я писать буду.

Анна Ахматова. Фотография примерно 1914 года

Целую тебя, моя дорогая Аничка, а также маму, Леву и всех. Напишите Коле маленькому[106], что после первого боя я ему напишу.

Твой Коля».

3

Следующее сохранившееся письмо — послание Михаилу Лозинскому, написанное в Ковно 1 ноября 1914 года.

«Дорогой Михаил Леонидович,

пишу тебе уже ветераном, много раз побывавшим в разведках, много раз обстрелянным и теперь отдыхающим в зловонной ковенской чайной.

Все, что ты читал о боях под Владиславовом и о последующем наступленьи, я видел своими глазами и во всем принимал посильное участие. Дежурил в обстреливаемом Владиславове, ходил в атаку (увы, отбитую орудийным огнем), мерз в сторожевом охраненьи, ночью срывался с