После обеда, с кастрюлей, полной куриных костей и вчерашней вермишели, Рина отправилась к Гавру. Там-то, в сарайчике, ее и отыскал Сашка, вскоре после их утренней встречи в пегасне отпросившийся в Москву на спарринг. Под глазом у Сашки краснела четкая подкова пропущенного удара. Настроение у него было неважное. Уже в Копытово, телепортировавшись из Москвы, он заскочил на детскую площадку отжаться на брусьях. Там на площадке была женщина с ребенком. Она посмотрела на шныровскую куртку Сашки, на его подбитый глаз и на всякий случай отодвинула подальше от него своего ребенка.

«Неужели со мной все так печально?» – подумал Сашка. Как у человека, рано потерявшего мать, отношение к женщинам у него было сложное. Он одновременно и не понимал их, и идеализировал, и остро переживал всякое женское недоверие, воспринимая его как трагедию, как признак своей внутренней ущербности. Причем отношение к нему Рины никак в эту схему не вписывалось. Рина была за скобками.

Другой женщиной, находившейся за скобками, была мама. По ней Сашка словно бы и не скучал и часто не вспоминал о ней, но иногда из памяти сами выплывали какие-то детали. Например, что, когда мама готовила суп, то всегда бросала туда целую луковицу. И эта луковица плавала как подводная мина. Он начинал думать об этой луковице – и вдруг память замыкало и он видел мамины руки. И тогда глаза начинало щипать.

Гавр, уплетавший кости, на мгновение прервался, чтобы сбить Сашку с ног и убедиться, что на объедки он не претендует. Рина подняла Сашку из снега и, взяв его двумя пальцами за подбородок, на свет рассмотрела его синяк.

– Псих! Его по лицу железками бьют, а ему нравится! – сказала Рина.

Отчасти она даже гордилась тем, что Сашка пару раз в месяц ездит в город на спарринги, а потом приезжает оттуда едва живой.

– Какими железками? Железками – из меня бы мозги вытекли, – буркнул Сашка.

– А чем?

– Сегодня перчаткой. Иногда бывают пластиковые трубы с обмоткой. Иногда – нога в защите. Чаще что-то вполне цивильное и даже где-то заботящееся о человеке.

Бросив Гавру заранее припасенную кость, Рина заперла его в сарайчике и вместе с Сашкой пошла в ШНыр.

– Скажешь Кавалерии, что вечером меня не будет? Отпросишь, ладно? – сказала она, когда они перелезли через забор и, спрыгнув на противоположную сторону, по колено провалились в снег.

– К Мамасе? – спросил Сашка.

– Секрет, – ответила Рина.

Сашка кивнул и не стал допытываться. За это Рина его очень ценила. Если доверяешь человеку, позволяй ему иметь и тайны.

– А если Кавалерия спросит, почему ты сама к ней не подошла? – поинтересовался он.

– Скажи ей, что… Ну не знаю, придумай что-нибудь!

Сашка со вздохом пообещал придумать, хотя с воображением у него было туговато. Другое дело Кирюша. Он наплел бы такого, что Кавалерия вначале сочувственно выслушала бы его, а потом, разобравшись, назначила бы и Рине, и Кирюше по три дежурства. Причем Рину бы назначила дежурить по кухне, а Кирюшу – по пегасне, потому что Рина и так не вылезает из пегасни, а Кирюша из кухни. Своей болтовней этот балабол отыскал ключик к Суповне и треплется с ней «за жизнь». Суповна все за него делает, а Кирюшу кормит икрой из селедок и поджаренным хлебом, который он обожает. А какой смысл наказывать человека тем, что для него лучше всякого подарка?

Собралась Рина быстро. Сняла шныровскую куртку, расшнуровала нерпь, разрядила и убрала в тумбочку шнеппер. Из оружия оставила себе только нож на ноге и небольшую коробочку с набором старшего шныра. Удобно разбитая на пять отделений, коробочка легко помещалась в ладони. В ней были песок с двушки, хвоя, сосновая смола и тополиный пух. Обычный вредительский набор старшего шныра.

Правда, пользовалась Рина этим набором неумело. Недавно, когда она ехала в электричке, вагон задергался, что-то хрустнуло, и весь состав, скрежеща, остановился. По насыпи забегали люди. Дремавшая Рина открыла глаза и обнаружила, что пол под ее ногами провалился, да так, что стали видны вывернутые, почти на боку лежащие колеса электрички, заклинившие рельсы. Сама же Рина висит практически в пустоте, потому что сиденье еще как-то держится.

Несколько минут Рина, поддавшись общему критическому настроению пассажиров, шумно возмущалась разгильдяйством железнодорожников, пока не обнаружила, что из ее кармана из перевернувшегося пузырька вытекает родниковая вода с двушки и, сбегая по ноге, смывает с каблука красную глину. В глину же эту Рина влезла в раскопе у Первой гряды.

Уже в ШНыре, куда Рина добралась еще очень не скоро, поскольку движение электричек было парализовано, Сашка долго считал что-то, определяя расстояние между родником, где вода была набрана, и грядой, и на что-то умножая.

– Шестнадцать умножить на десять в четвертой степени килограмм – это сколько? – спросил он озабоченно.

– А что?

– Ровно настолько ты нагрузила бедный вагончик. Ты же помнишь, что чем больше расстояние между элементами с двушки, тем сильнее они срабатывают?

Рина, не любившая признавать, что чего-то не знает, осторожно кивнула.

– Вот! – продолжал Сашка. – Тебе еще повезло, что тебя саму на шпалы не утащило. Видимо, самый большой пласт глины сразу отвалился.

Погладив свою шныровскую куртку, одиноко висевшую на спинке стула, Рина натянула взамен нее свитер. Джинсы же оставила те, что были. Правда, кто-то из брезгливых ведьмочек, типа Млады или Влады, наверняка заявит, что джинсы пропахли пегасней, но здесь легко можно возразить, что не пегасней, а гиелой, и попросить выражаться поточнее.

Перед тем как выйти, Рине захотелось взглянуть на себя в зеркало. Увы, зеркала в комнате не было, вчера его прострелила из шнеппера Алиса, которой не понравилось, как она выглядит, но Рина вышла из положения, включив на ноутбуке веб-камеру.

– Ну не то чтобы красавица, но с такой внешностью уже можно работать! – похвалила она себя и посмотрела на часы.

«Десять минут восьмого. Пора!» – сказала она себе и, убедившись, что в комнате никого больше нет, набрала номер с визитной карточки, которую получила от Гамова. Трубку сняли сразу, это видно было по появившемуся на экране таймеру, но при этом в ней не раздалось ни звука. Разве что кто-то дышал.

– Алло! – сказала Рина нервно.

Тишина.

– Это я! – сказала Рина.

В трубке продолжали внимательно молчать.

– Это Рина! Вы меня слушаете?

Опять молчание. Но молчание внимательное. Даже участливое.

– Ну Рина, Рина я! Которая Анна Альбертовна!

– Очень хорошо, Анна Альбертовна! Я жду вас в Копытово у магазина «Дашенька». Серая машина, – сказал вежливый и немного грустный мужской голос.

– Я ее узнаю? – спросила Рина.

– Узнаете! – таинственно пообещали ей.