Моя шея была бы самой чувствительной частью, если бы очевидное не считалось. По моей коже побежали мурашки. Его хрипловатый тон прошёлся по всей длине моего затылка, прежде чем спуститься вниз по позвоночнику и между ног. Моя спина рефлекторно выгнулась.

— Ты не выйдешь на улицу одна. И не с кухонным персоналом тоже.

С полузакрытыми глазами и затуманенным сознанием, потребовалось мгновение, чтобы понять его слова. Я моргнула, пытаясь прояснить голову.

— У тебя есть зажигалка?

Я собиралась выйти на улицу, нравится ему это или нет. Мой вопрос оставил открытым предположение, что его пригласили, хотя я и не знала почему. Этот момент доказал, что я не могу относиться к нему как к члену семьи.

Он схватил меня за талию и подтолкнул вперед на шаг. Должно быть, он отпустил мои волосы, а я даже не заметила.

Когда он открыл дверь в переулок и влажный августовский воздух коснулся моего лица, я заколебалась.

Прижавшись спиной к двери, он держал ее открытой, засунув руки в карманы. В его взгляде было что-то горячее — возможно, раздражение. Он не хотел находиться здесь со мной.

Сладкая Абелли, конечно, подумала бы о его чувствах. Но мне не обязательно быть ею рядом с ним.

Я вышла покурить с Николасом Руссо.

Глава 17

«Лучшие и прекраснейшие вещи в мире нельзя увидеть, к ним нельзя даже прикоснуться. Их надо чувствовать сердцем».

— Хелен Келлер

ЕЛЕНА

Прошлое хранило в моем сердце примитивное очарование, но это не означало, что я не могла видеть красоту в моем сложном настоящем. Городская жизнь простиралось до самого неба, ее грязь заслоняло звезды, но под этим жила магия человечества. В мире было много хорошего, и я не могла понять, как белокурая дикторша могла сосредотачиваться только на неприятном.

В переулке было тихо, кухонный персонал уже разошелся. Шум шин, гудки и сирены постоянно звучали на заднем плане, но еще громче был мягкий, гармонический перелив саксофона.

Мои каблуки стучали по асфальту, когда я сделала несколько шагов в сторону музыки. Некая реальность осела на меня: у меня не было волшебной истории любви, чтобы принести в этот мир. По правде говоря, я заставляла себя наслаждаться трагическими концовками только потому, что знала, что мои не будут далеко друг от друга.

Тепло коснулось моей обнаженной спины, шепот волнения остался позади. Я обернулась и увидела Николаса, стоящего так близко, что мне пришлось приподнять голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Он забрал сигарету из моих пальцев, сунул ее мне в рот, и затем, с металлическим звоном зажигалки Зиппо с Тузом Пик сбоку, между нами вспыхнуло завораживающее сияние пламени.

— Это последняя сигарета, которую ты куришь, так что насладись ею.

Я улыбнулась и, когда он прикурил сигарету, то медленно затянулась, чтобы не закашляться и снова не выглядеть новичком.

— Что-то смешное?

У меня вырвался тихий смешок.

— Да. Ты.

Задумчиво глядя на меня, он вытащил сигарету из моих губ, поднес ее к своим и затянулся.

Я наклонила голову, рассматривая его.

— Итак, могу я теперь называть тебя моим фрателло[11]?

Не знаю, почему я это сказала, но это просто соскользнуло с моих губ так же легко, как воздух. Никотин бежал по моим венам и облегчал мой язык.

Он посмотрел на меня, выдохнув дым над моей головой. Мы стояли так близко, что его рукав коснулся моей руки. Так близко его присутствие уничтожило мое. И в этом не было ничего семейного.

Он протянул мне сигарету.

— Нет.

Это было твердое «нет», не то, с которым ты мог поспорить.

— Почему нет? Ты будешь.

Его челюсть задергалась.

— Я буду твоим cognato[12], а не братом.

— Одно и то же, на самом деле. У тебя уже имеется контролирующий братский акт.

Выражение его лица говорило мне, что он не был удивлен и не собирался участвовать в этом разговоре.

— Можешь называть меня своей sorella[13]. Возможно, брат это то, что тебе необходимо, чтобы понять, что мир не вращается вокруг тебя.

Он издал веселый вздох, но это прозвучало так, словно он хотел задушить меня.

— Кури сигарету и заткнись.

Я отвернулась, скрывая нелепое тепло, которое прилило к моим щекам, и отошла на несколько шагов от него. Мягкие постукивания моих каблуков в такт ритму саксофона гипнотизировали. Никотин, должно быть, смешивался с алкоголем в моем организме. А возможно, я просто опьянела от его присутствия.

Развернувшись, я посмотрела на него в упор.

— Тебе не обязательно нянчиться со мной, ты же знаешь. Обычно на меня не нападают дважды за один уик-энд.

Он прислонился к задней двери, его взгляд искрился сарказмом.

— Значит, только один раз?

— Только один раз, — повторила я, и улыбка тронула мои губы.

— Я тебе не нянька.

— Мог бы одурачить меня.

Его лицо потемнело по краям. Я не знала, почему практически ткнула его палкой, но фильтр, который обычно стоял на месте, исчез с последней нотой саксофона.

Его тон был грубым и сухим.

— Продолжай открывать рот, я нападу на тебя.

Я не верила, что он имел в виду сексуальное разнообразие, хотя именно так я, к сожалению, решила это воспринять. Я поднесла сигарету к губам и затянулась. Его взгляд встретился с моим сквозь клубки дыма.

— Я обязательно скажу своему следующему нападающему, что только мой брат может нападать на меня.

Каким-то образом, наводящая на размышления природа заполнила переулок так сильно, что прохожий не мог бы пропустить это. Выражение моего лица было задумчивым, хотя сердцебиение играло танец в моей груди.

— Уверена, у тебя все равно закончатся способы разрушить жизнь людей.

— Это называется репертуар, Елена. Им снова можно воспользоваться.

— Хм. И что дальше по списку?

— На кого напасть? — его голос был мягким, будто мы говорили о погоде в третий раз.

Я приподняла плечо.

— На меня.

Его взгляд стал холодным, но тон оставался бесстрастным.

— Сегодняшним развлечением станет наблюдение за тем, как он истекает кровью.

Ничто в выражении его лица не говорило мне, что он преувеличивает.

— Ну, это был бы ненормальный вечер в твоем присутствии, если бы не было крови. — я сделала паузу. — Хотя, думаю, на нашем последнем вечере ты сделал все правильно.

Самая маленькая, но мрачная улыбка тронула его губы.

— Думаю, да.

В животе у меня запорхали бабочки. Эта озорная, злая улыбка была именно той причиной, по которой женщины любили плохих мальчиков.

Дерьмо.

Мне нужно подышать