Чувство самосохранения отказывало ему совершенно. К тому же, он был настолько высокомерен и самонадеян, что не чуял серьезности своего положения. Поэтому принялся болтать — пьяно, глупо и оттого опасно.

За что и поплатился почти сразу же. Не тратя времени на разговоры, Вольф сначала вмазал Алексу по лицу, а затем запихнул в придорожный сугроб. Склонившись над сучащим ногами Вишневецким, Вольф впечатал его лицом прямо в рыхлый снег и держал рукой в черной кожаной перчатке долго.

Слишком долго.

— Отпусти его! О господи, он же сейчас задохнется!

Ноль внимания. Вольф, как будто робот — не человек. Робот — задача которого ликвидировать глупого пьяного Алекса, который перестал дрыгать ногами и затих.

И как назло — рядом вообще никого! Никому из бара не приспичило выйти на улицу, покурить…

Я боялась его в этот момент. По-настоящему боялась того хладнокровного и красивого лица, на которое не хотелось смотреть. Хотелось отвернуться и бежать со всех ног.

— Вольф! — пересилив себя, я подскочила к нему и повисла у него на руке. — Прекрати. Пожалуйста! Хватит. Он правда задохнется!

Хищные волчьи глаза глянули на меня будто бы с непониманием. Будто он видел меня в первый раз. Я была далека от него в этот момент. Намного ближе — жажда жестокости. Крови. Смерти.

А в следующую секунду Вольф отпустил Алекса и выпрямился. Не успела я до смерти испугаться, что Вишневецкий лежит и не шевелится, как тот, нелепо взмахнув руками, вынырнул из окровавленного сугроба.

Он судорожно хватал ртом воздух, отплёвываясь и откашливаясь от снега, но был жив. И, кажется, даже протрезвел в ту же секунду.

— Ты… Ты чуть не убил меня, чувак! — с потрясением прохрипел Алекс. — Ты… ненормальный! Хоть понимаешь, что я чуть не сдох? Рудная, муженек твой — вообще не норм, знаешь об этом?

— Закрой фонатан, придурок, — один тяжелый взгляд Вольфа заставил квохтающего Алекса замолчать, а затем пойти на попятный.

— Ладно, приношу свои извинения. Черт знает, что на меня нашло, — пробормотал Вишневецкий. — Хотя знаю, это я от неожиданности. Ты умеешь удивлять, Рудная. У нас все от тебя в легком шоке. Ну что, мир, что ли?

Но Вольф проигнорировал его протянутую руку. Подхватив меня под локоть, он потащил меня к машине.

Лук прижаривался в сковородке со специальным покрытием. Все-таки хорошие у него сковородки. Да и не только сковородки, а вообще все в этом доме.

Отличное, дорогое, качественное…

Я влила еще немного воды, чтобы лук еще больше размягчился и стал совсем прозрачным.

— Лук, Ульяшка, надо томить, а не жарить, — приговаривала, бывало, тетка Параскева.

Я долгое время не понимала, как это — «томить», а потом научилась все-таки. Спасибо тетке Параскеве…

Ну вот, вспомнила тетушку — и слезы на глаза навернулись. Надо же. Я ни слезинки не проронила, пока резала лук, а теперь в голос разрыдаться готова.

Родное Ларюшино… Папа, Варька, Наталья Семеновна, тетка Параскева… Как-то они там?

Успокаивает, что, наверное, в любом случае лучше, чем я здесь.

Я и с готовкой-то затеялась только с одной целью — отвлечься. Не думать о том, что произошло вчера. И не вспоминать жестокое, хладнокровное и потрясающе красивое лицо мужчины, с которым я, наверное, скоро буду делить не только кров, но и…

Постель.

Я сидела рядом с ним в машине в подаренной им шикарной шубе, распахнутой на груди. Казалось, что Вольф недоволен тем, что я помешала ему убить Алекса. Казалось, что ему ничего не стоит вот так же накинуться на меня, когда он…

Когда он будет принуждать меня к близости, а я не смогу быть податливой и мягкой. Буду брыкаться и кусаться. Рваться и царапаться. Я не смогу принадлежать ему.

Этому чудовищу, монстру, который так запросто чуть не убил на моих глазах человека…

Больше всего на свете я боялась в эту ночь оставаться наедине с Вольфом. Перед моим мысленным взором продолжали стоять его жестокие и хищные глаза, когда он, играючи, одной рукой удерживал Вишневецкого.

Они словно светились в темноте.

Взгляд оборотня.

«Свят, свят, свят!», — сказала бы тетка Параскева. И перекрестилась раз десять, не меньше.

На мое счастье, Вольф в ту ночь ушел. Оставил меня в своей квартире, и ушел, сумрачно взглянув, но не сказав ни слова.

А я, ложась спать, сунула под подушку кухонный нож. Разумеется, я не рассчитывала всерьез пустить его в ход, просто…

Просто я даже во сне видела эти глаза.

Жестокие и ненасытные.

Потому на следующий день, порыскав в холодильнике и отыскав там какие-то продукты, я принялась готовить — если б не заняла руки, то, наверное, сошла с ума.

Вольфа всё не было…

Пользуясь этим, проделала одну штуку, которую давно собиралась сделать. А именно зашла на свою электронную почту. Телефон, который Вольф мне выдал, не принимал посторонние звонки, но через него у меня получилось подключиться к интернету.

Все-таки какая-никакая, а связь со внешним миром!

Пароль от своего ящика вспомнился не сразу — на моем телефоне он был сохранен, и не надо было вводить его каждый раз. Но, как следует поднапрягшись, я его вспомнила и смогла войти в почту.

Господи, какой тупой пароль! «ГлебРудноймоясудьба» латиницей. Неужели его придумала я? Надо срочно сменить!

В почтовом ящике меня ждал сюрприз. А точнее — целых два.

Во-первых, штук пять писем от Романа Евгеньевича с то ли требованием, то ли просьбой перезвонить, так как мой телефон вне зоны доступа. Это сразу напрягло, и даже испугало.

Чем там вообще закончился корпоратив? А вдруг Алексу стало плохо? Вдруг он… Совсем плохо, в общем.

Во-вторых, странное письмо от некоего Андрея Махалина, который тоже просил меня перезвонить или вообще как можно скорее связаться с ним любым удобным для меня способом. Так как у него для меня интересное предложение.

Андрея Махалина я знала только одного — того самого, который вел на одном из центральных каналов скандальную передачу «Пускай не молчат». Кстати, Глеб всегда преклонялся перед Махалиным и видел в нем своего кумира. Но, разумеется, вряд ли мне написал настоящий шоумен Махалин. Наверное, очередной мошенник какой-то. Однофамилец.

Поэтому письмо я с чистой совестью удалила.

Томить лук нужно было долго. А я, собственно, никуда и не торопилась.

На мгновение даже показалось, что я на собственной кухне, готовлю ужин своему горячо любимому мужу… Это ощущение успокоило, и я щелкнула пультом телевизора.

Да так и замерла, позабыв про лук, и вообще про все на свете.