Ныне Индия обрела независимость, но противоречия между мусульманами, предки которых были шудрой и индусами по сей день ослабляют ее настолько, что она неспособна обозначить себя как одна из региональных держав, центр одной из цивилизаций мира.

Незнакомая с индуизмом и учением о кастах средневековая Европа (как и Русь) в своей сословной структуре копировала кастовую систему с удивительным сходством. Но, разумеется, ни в средневековой Европе, ни на Руси не предполагалось наличие изгоев, шудры. Ведь небесное избрание, согласно христианству, зависит лишь от воли Божьей, которая не может быть распознана в мире дольнем, на Земле. Здесь — лишь выполнение своего земного предназначения.

Но все-таки в Европе появились свои парии, причем, в отличие от Индии, европейские шудры были добровольными. Они пришли от руин своего погибшего храма, и поставили на карте Европы множество черных точек, своих поселений, именуемых гетто.

Окраина европейского города, на которую его обитатель едва ли заберется без особых к тому причин. Тут властвуют свои законы, здесь обитает народ Ветхого завета. Для него мир по ту сторону обветшалой стены гетто — чужой, из которого вместе с колокольным звоном сюда доносятся лишь плевки и полные презрения взгляды хозяев Европы. Представление об этом народе у европейцев не отличается особым изяществом, и еврей для них видится сгустком вшей и перхоти. На самом же деле он — сгусток ненависти ко всему, что живет и шевелится за забором его места обитания. И несгибаемая вера в собственную избранность, в свое предопределение, поколебать которую не в силах беды дня сегодняшнего.

Для людей Европы такое положение евреев было закономерным. Ведь они сознательно, по своей воле отреклись от Христа, сохранили для себя ветхозаветные законы. Значит, они не могут претендовать на иную судьбу, кроме как на судьбу изгоев среди людей Нового Завета.

Но, тем не менее, у некоторых европейцев к обитателям гетто время от времени просыпался интерес. Что происходит по ту сторону зловещих стен, какие мысли в головах у покрытых старыми одеяниями бородатых раввинов? Может, там хранятся безмерные мудрости былых тысячелетий, способные сослужить хорошую службу и сегодня?!

Что же, гетто оказались гостеприимны ко всем любопытным, и из уст раввинов в их уши потекло множество ветхозаветной мудрости. В сознании каждого слушателя тут же возникали мысли, как употребить открываемое им для своей пользы, чтоб быстро и без особенных усилий изменить свое положение среди соплеменников. Говоривший же раздумывал насчет изменения положения своего народа, о том, как из последних сделаться первыми.

Что же, слова со временем все-таки легли в подходящие уши, которыми стали уши богослова Кальвина. И Европу охватила идея предопределенности, говорившая о том, что посмертная судьба каждого из живущих уже определена на Небесах. А на Земле ее можно только угадать через даруемые тем, кто избран, земные богатства. И породил этот переворот новых изгоев, которыми отныне сделались все бедные, независимо от причин, погрузивших их в бедность.

Часть европейцев искала свой путь к спасению через удачу в накоплении богатства. Другая их часть обращалась в париев, обеспечивающих первых своим трудом. Да, так сложилось, что в эту историческую эпоху труд и отверженность сплелись вместе (но, как я уже показал, такое сплетение вовсе не закономерно). Именно это сплетение и породило могучее социалистическое движение, замеченное Марксом, но неверно описанное им. Не противоречие между трудом и капиталом, производственными силами и производственными отношениями лежат в основе революций, но противостояние презираемых и презирающих.

По большому счету наступившая эпоха «цифрового человека» есть развитие того же кальвинизма. Ценность человека в ней определяется исключительно количеством цифр — денежных единиц, которыми он обладает, и те, кто содержит в себе недостаточное их количество, автоматически превращается в пария. Ныне на присутствие изгоев указывает уже не только социология, но и география, ибо в них обращены уже целые страны и народы. Среди этих стран, увы, оказалась и Русь.

Попадание русского народа в ряд изгоев — особая история, ибо их наличие в обществе прежде было неведомо для русского человека. Русские — народ имперский, а имперская судьба требует объединения усилий всех людей, и для империи важен вклад каждого человека в ее создание. Потому у имперских народов не может быть ни изгоев, ни неудачников.

Увы, в тот мир, где русским людям пришлось сделаться париями, Русь ступила добровольно. Причем — даже с жаждой самопожертвования, как будто к западу от своих границ она пожелала отыскать тот путь в Небеса, которого не нашла на востоке.

Крепость Ниеншанц озарялась вспышками близких орудий, ноздри защитников и обитателей этого городка беспощадно щипало от порохового дыма. Русских — много, шведов — мало, остается только сдаваться. Тем более, что в русском плену — и почет, и уважение, и возможность служить в русской армии в званиях, более высоких, чем в родной, шведской. Над крепостью взвился белый флаг. Войско Петра Первого заполнило собой болотистую низменность невской дельты.

Каждый солдат ждет по окончанию войны лучшей жизни. Независимо от того, встал он под ружье по своей воле, или его к этому принудили. Причем лучшую жизнь он ждет не только для себя, но и для своих близких, и даже — для дальних. Для всей родной округи, из которой он отправился под пушечный грохот.

Теперь через широко распахнутое окно в Европу вроде бы могла влететь на Русь птица лучшей жизни. По крайней мере, торговля лесом и пенькой могла принести очевидную пользу всему народу, поддержав самые бедные, бесхлебные русские земли.

Но, прежде всего, на Русь влетела идея отвержения. Дворянство изо всех сил принялось делать из себя особенную, привилегированную касту, лишенную каких-либо обязательств. В конце концов оно лишило себя даже святой обязанности военной службы Государю. В то же время крестьяне превращались из свободного третьего сословия в сословие четвертое. Из уст большинства дворян в их сторону неслось лишь змеиное шипение, которое никогда не посылают в сторону своих соплеменников, пусть и стоящих ниже по сословию. К началу XIX века отношения между большинством дворян и их крепостными крестьянами напоминали отношения высших каст Индии с шудрой.

Стремясь дистанцироваться от крестьян во всем, среди дворянства стало распространяться отношение к Православию, как к низшей, «мужичьей» вере. Для себя дворянство принимало новую веру — масонство, увлечение которым делалось повальным. Причем русских дворян — вольных каменщиков вовсе не смущало, что европейские «товарищи» старательно скрывают от них основные тайны, допуская русских аристократов лишь до легенды об Адонираме.

Справедливости ради следует заметить, что деление на «высших» и «изгоев» тех времен имело множество патриархальных, заимствованных еще от прежней Руси черт, которые его в значительной степени ослабляли. Да и не все дворяне были проникнуты европейскими идеями, из-за чего Россия все-таки «не дотягивала» по отношению «высших» с «низшими» до европейских стран того времени.

Наличие презирающих и презираемых неизбежно привело народ к революции. Революция отнюдь не восстановила традиционное трехсословное, лишенное париев общество. Она принесла новых господ, которыми на первом этапе жизни Советской России оказались евреи. Поэтому потребовалась вторая, сталинская революция, после которой произошло некоторое восстановление справедливости, ознаменованное рождением общего дела, которым стало создание новой Империи.