Ее отец, богатый промышленник, был глубоко верующим католиком. Когда она училась во втором классе, родители вместе с ней и ее братом, который был старше ее на четыре года, по делам государственной службы переехали во Францию, где прожили четыре года. Эти четыре года жизни во Франции оказали благотворное влияние не только на родителей, но и на будущее их детей.

Вернувшись в Японию, и она и брат учились в Токийской французской школе, затем брат поступил на юридический факультет Токийского университета, а она — на филологическое отделение Католического университета, посвятив себя изучению французской литературы. По окончании университета брат пошел работать в компанию отца, а она, поступив в аспирантуру, продолжила свои научные занятия. Все это время родители полностью доверяли детям и ни разу не пытались ограничить их свободу. Они не только не пытались устроить ее замужество, но и, поскольку это было необходимо для ее занятий, четыре раза отпускали во время летних каникул учиться во Францию, не ограничивали в средствах и всячески поощряли. Темой для диссертации она взяла творчество Андре Жида и в связи с этим случайно познакомилась со специалистом по французской литературе Кадзуо Накамурой, полюбила его и вышла за него замуж…

Припоминая наши беседы, я заметил, что она рассказывала мне исключительно о своей жизни до замужества и почти ничего о том, что было после. И о ее муже я знал лишь то, что она рассказывала мне о нем, будучи еще незамужней.

Кадзуо Накамура рано потерял родителей и вместе со старшей сестрой Марико воспитывался в особняке деда в Сибуе. Учился на юридическом факультете, окончив его, стал государственным служащим, но вскоре дед умер, и он, сменив направление, отправился учиться во Францию в качестве своекоштного студента. В этом, как он уверял, сказалось влияние моих книг. Действительно, в их семье к ним относились благосклонно, настолько, что его покойная мать, с юности почитательница моего творчества, дочь свою назвала Марико, по имени героини моего романа «Умереть в Париже». Потому и он был знаком с моими книгами еще со школьной скамьи.

Пока он учился во Франции, старшая сестра Марико вышла замуж за чиновника Министерства финансов. Супруги поселились в особняке в Сибуе, но благодаря большому состоянию семьи Накамура это никак не сказалось на его финансовом положении. О средствах на обучение можно было не беспокоиться, сестра не переставала поощрять брата, надо, мол, учиться, пока молод. Живя в Париже, Кадзуо изучал французскую литературу, в то же время стараясь вобрать в себя все многообразие французской культуры. Незаметно пролетели четыре года. И вдруг он ощутил в себе желание стать писателем.

Как-то раз он признался в своем тайном желании молодому литературному критику М., бывшему одновременно его наставником и закадычным приятелем. Тот с радостью его поддержал. Но, чтобы стать японским писателем, надо писать на японском языке, а Кадзуо уже довольно долго прожил во Франции, поэтому М. настоятельно советовал ему вернуться в Японию и уже там совершенствоваться в писательском мастерстве. Последовав этому совету, Кадзуо вернулся на родину. Дома он объявил сестре, что намерен стать писателем, отныне посвятив себя этой работе, и попросил ее отнестись благосклонно к его решению. Сестра была чрезвычайно рада, усмотрев в этом ниспосланную из другого мира помощь покойных родителей, и сразу же предложила, чтобы я был его наставником. «Когда ты напишешь произведение, в котором сам будешь уверен, — сказала она, — обратимся к этому писателю за поддержкой». — «Для меня это будет стимулом к работе», — ответил он. Среди близких друзей их семьи был мэр Токио, человек прогрессивных взглядов. Случайно узнав о решении Кадзуо стать писателем, он предоставил ему для занятий свой дом, и теперь Кадзуо являлся туда как на службу, не ленился писать ежедневно и одновременно усердно штудировал мои старые книги…

Хидэко вышла за него замуж осенью того года, когда умерла моя жена, следовательно — почти семь лет назад. С того времени она не раз навещала меня вместе с Фуми, но не могу припомнить, чтобы она рассказывала мне что-либо о своем муже и семейных делах. Значит ли это, что она несчастлива в браке? Перед замужеством Хидэко читала в своем институте лекции по лингвистике и французской литературе, но, выйдя замуж, как я слышал, решила, что главное для нее теперь — наука человеческого общежития, поэтому отказалась от лекций по лингвистике, продолжая два раза в неделю вести курс французской литературы. Когда у нее родился ребенок, ее мать, женщина богатая и живущая одна, вызвалась помогать ей, но Хидэко сказала, что любит детей и сама справится с воспитанием. Ее девочке уже должно быть три года… Но все это я знал со слов Фуми Суда.

Я рассеянно думал обо всем этом, когда неожиданно на пороге появилась Хидэко Накамура собственной персоной. Пораженный, я потерял дар речи.

— Сэнсэй, я потрясена. Мы не виделись два года, а вы так прекрасно выглядите, точно помолодели…

— Только что, глядя на эти цветы глицинии, я вспоминал о тебе.

— Я услышала, что вы вновь принимаете гостей, и сразу же примчалась. Это правда, я вам не помешаю?

— Я охотно вижусь со всеми. Как тебе глициния?

— Хороша… А я не поверила, думала, что вы ужасно заняты, и все-таки рискнула отнять у вас немного времени. Мы уже два года не виделись… У меня накопилось к вам много вопросов…

Она словно бы и внимания не обратила на красоту цветущей глицинии. Но эта ее безоглядная устремленность и составляла ее прелесть. Улыбаясь, я провел ее в соседнюю гостиную и приготовился выслушать ее вопросы. В отличие от большинства японок, рассыпающихся в любезностях и лепечущих о всяких пустяках, она, как обычно, сразу же перешла к главному.

— Сэнсэй, — спросила она, едва присев на стул, — гений Жак, о котором вы пишете в «Улыбке Бога», — вымышленный персонаж или реальный человек?

— Реальный человек.

— Я так и полагала… Появление в вашей книге гениальной личности, как мне кажется, — огромный шаг вперед в вашем творчестве, меня это поразило, еще когда я читала «Милосердие Бога», и с тех пор Жак, словно живой человек, продолжает постоянно влиять на меня… Правда же, этот гений, как оживший Иисус, необычайно притягивал вас? Я много думала об этом, но потом поняла, что мне необходимо спросить у вас…

— О чем же?

— Вы общались с Жаком в двадцать седьмом — двадцать восьмом годах. Верно? А ваша первая книга вышла весной тридцатого года, и после в течение полувека вы опубликовали немало произведений, но этот удивительнейший человек ни разу не появился на ваших страницах… Нет его даже в тех книгах, действие которых происходит в швейцарском санатории… Я подумала, может быть, причина в том, что во время вашего прощания в Отвиле вы поклялись встретиться через двадцать пять лет, а до тех пор как бы умереть друг для друга, не общаться, продвигаясь каждый по своему избранному пути… Но и позже, в вашей автобиографии «Человеческая судьба», которую называют самым значительным вашим произведением, гений Жак не появляется. Так вот что я хотела спросить: сознательно ли вы умалчивали о нем, была ли для этого какая-то причина?