– Мне понравилась твоя история, – говорит она. – Так все и произошло? Ты этих двойняшек сама видела?

– Да, – отвечаю я. – Маленький домик со сломанной пожарной лестницей и сейчас ждет их возвращения. Раньше он был весь в цветах. Не то что весь остальной город. Химические отходы заводов отравили землю, она почти мертвая. Только их мама умела выращивать на этой почве лилии, у нее был дар. Когда она умерла, все цветы погибли. Вот и все.

– Вот и все, – вторит мне Сесилия.

Ухожу, когда ей пора делать ультразвук. В коридоре меня берет за руку Габриель.

– В твоей истории все правда? – уточняет он.

– Да.

– Как ты думаешь, сколько времени пройдет, прежде чем ты сможешь сочинить следующую главу? Когда налетит новый ураган и унесет тебя обратно домой?

– Хочешь, скажу, чего я боюсь больше всего на свете? – спрашиваю я.

– Да. Чего?

– Что следующие четыре года нас ожидает тихая, безветренная погода.

Мои опасения не оправдываются. К концу октября погода заметно ухудшается. На кухне делают ставки на то, какой категории будет первый в этом сезоне ураган. Большинство думает, что третьей, Габриель – что второй, поскольку ураганы в это время года – явление нечастое. Я с ним соглашаюсь, хотя бы потому, что понятия не имею обо всех этих категориях. На Манхэттене погода довольно устойчивая. Каждый раз, когда усиливается ветер, я спрашиваю: «Это ураган? Ураган?» – вызывая у всех на кухне веселый смех. Габриель заверяет меня, что, когда нас действительно накроет ураган, таких вопросов у меня не появится.

Из-за сильного ветра вода в бассейне перехлестывает через край. Мне кажется, что еще чуть-чуть и ее закрутит в воронку и попросту унесет. Деревья и кустарники сотрясаются в конвульсиях. Тут и там по земле катаются апельсины, словно местные призраки вздумали поиграть в мячи. Повсюду листья, красные и желтые с коричневыми крапинками. Когда меня никто не видит, я собираю эти листья в большие кучи и полностью в них зарываюсь. Пахнут они по-особому – пряной влагой. Я ненадолго, пока порыв ветра не обнаружит мое укрытие, возвращаюсь в детство.

– Забери меня с собой, – прошу я ветер, кружащий листву.

Однажды днем, заглянув к себе в комнату, я вдруг вижу настежь открытое окно. Подарок от Линдена. Берусь за щеколду, тяну – окно свободно открывается и закрывается. Сажусь на подоконник и вдыхаю запах мокрой земли и пронизывающего ветра, начисто обглодавшего все деревья. На ум приходят рассказы родителей об их детстве. В начале века, когда мир еще не таил в себе столько опасностей, был обычай отмечать праздник под названием Хеллоуин. Дети наряжались в страшные костюмы и небольшими группками ходили по домам, выпрашивая сласти. Отец говорил, что его любимым угощением были маленькие сладкие пирамидки с желтой верхушкой.

Дженна, чье окно все еще наглухо заперто, заходит ко мне в комнату, прижимается носом к противомоскитной сетке, делает глубокий вдох и погружается в дорогие ее сердцу воспоминания. Она рассказывает, что в такие дни, как этот, в приюте обычно готовили горячий шоколад. Ей и двум ее сестрам доставалась одна кружка на троих. Потом все трое ходили с шоколадными «усами».

Окно Сесилии тоже остается запертым. На ее попытки протестовать Линден отвечает, что она сейчас слишком уязвима для сквозняков.

– Слишком уязвима, – бормочет она себе под нос, как только он скрывается за дверью. – Я покажу ему, как уязвима, если проторчу в этой кровати еще хоть самую малость.

На самом деле она обожает быть в центре внимания. Он проводит с ней почти каждую ночь, помогает освоить чтение и письмо, кормит ее эклерами и массирует ей ноги. Стоит ей кашлянуть, к ней только что не наперегонки несутся врачи, чтобы прослушать легкие.

Но она здорова как космонавт и сильна как бык. Ничего похожего на Роуз. И ей не сидится на месте. Однажды днем, когда Линдена с его неустанной заботой нет поблизости, мы с Дженной запираемся в комнате Сесилии, и Дженна дает нам урок танцев. У нас и в помине нет ее изящества, но так даже веселее. В этом веселье нетрудно позабыть, как Дженна стала такой умелой танцовщицей.

Вдруг Сесилия, исполняющая довольно неуклюжий пируэт, вскрикивает. Боюсь, что она снова упадет в обморок или у нее откроется кровотечение, но Сесилия, качнувшись на пятках, восклицает:

– Он толкнулся! Толкнулся!

Схватив наши руки, она засовывает их к себе под сорочку и прижимает к животу.

В то же мгновение комнату наполняет оглушительный вой сигнализации. На потолке красным светом мигает лампочка, о существовании которой мы и не подозревали. Выглядываю в окно. Оказывается, дерево, на котором свили гнездо малиновки, рухнуло на землю.

Пришли слуги, чтобы проводить нас в подвал. Сесилия в слезах. Она не хочет, чтобы ее везли в кресле-коляске, она может идти самостоятельно. Линден не обращает на ее стенания ни малейшего внимания, отчасти потому, что из-за рева сирены почти ничего не слышно. Он держит ее за руку и приговаривает:

– Любимая, со мной ты в безопасности.

Двери лифта открываются. Мы в подвале. Тут все: Линден, Распорядитель Вон, Дженна, Сесилия, наши личные слуги. Нет только Габриеля, единственного, кто знает, как я боюсь этого места. От пронзительного воя сирены звенит в ушах. Представляю себе, как от этого душераздирающего звука вибрирует ледяной металлический стол, на котором лежит Роуз. Эта дрожь пробуждает жизнь в ее исполосованном, позеленевшем, уже разлагающемся теле. Вот она медленно приближается ко мне. В лице ненависть. Она знает, что я планирую побег, и, если необходимо, готова похоронить меня здесь заживо. Все, что угодно, лишь бы я осталась с Линденом, потому что он любовь всей ее жизни и она не позволит ему умереть в одиночестве.

– Ты в порядке? – спрашивает Дженна.

По какой-то причине ее тихий голос заглушает рев сигнализации. Я вдруг замечаю, что она сжимает мою ладонь. Руки у меня совершенно мокрые. Рассеянно киваю.

Как только за нашими спинами закрываются двери лифта, в подвале становится тихо. Эта тишина говорит о том, что все в безопасности. Ну, все, кто представляет для Линдена хоть какую-то ценность. Прислуга, как и было обещано, продолжает работать по дому и на кухне. В худшем случае, то есть если дом не устоит, им можно быстро найти замену. Распорядитель Вон приобретет очередную партию сирот по выгодной цене.

Пока мы идем по этим жутким коридорам, меня мучает вопрос, где Габриель. Но поинтересоваться об этом напрямую я не могу, поэтому спрашиваю:

– Когда подадут ужин?

Распорядитель Вон коротко хихикает. До чего же мерзкий звук!

– Все, о чем думает эта красавица, это как бы хорошенько поесть. Ну, дорогуша, думаю, раз мы все собрались сегодня в одном месте, ужин, как обычно, подадут в семь.

Я мило улыбаюсь, зардевшись так, словно его подтрунивание мне, его невестке, приятно до чрезвычайности. Да чтоб его ураганом унесло! Хочу, чтобы он остался один посреди кухни, ножи и вилки мелькали бы у его носа, а тарелки вдребезги разбивались у его ног. Потом пусть ураган сорвал бы с дома крышу, закрутил Распорядителя в своем вихре и поднял его высоко-высоко. Там, в вышине, он бы превратился в крошечную точку, а потом и вовсе исчез.