— А ребенок? Что ты сделала с Игорем, сука?

— С мальчиком все в порядке, не волнуйся, — все с тем же леденящим душу спокойствием ответила Ариадна. — Детей я не трогаю.

— Но он проснется, он увидит…

— Конечно, проснется, — грустно, как бы даже сочувствуя, сказала Ариадна. — Но будет уже поздно.

Она несколько раз провела острием ножа по его телу, начиная с груди и заканчивая животом. Это было щекотно и почему-то ужасно приятно. Роман вдруг почувствовал, что голова его закружилась, а кровь быстрее побежала по жилам. Краснея, он поднял голову и… не поверил своим глазам. Его заледеневший, весь в песчинках член вдруг зашевелился и стал подниматься вверх! Обезумевший Роман издал какой-то нечленораздельный звук — нечто между рыком и мычанием.

— Тише, миленький. — Теперь в руках Ариадны появился моток изоляционной ленты. — А то ребенка разбудишь.

Она отрезала пару кусков, сложила их вместе и ловко и быстро наложила пластырь на его рот.

Странное безразличие постепенно овладело Романом. Нет, не может быть, что все это происходит наяву. Наверно, он спит или грезит. Или сидит в удобном кресле перед телевизором и смотрит фильм ужасов…

Да, если бы не эта жуткая, все еще не ослабевающая эрекция…

Каким же наркотиком опоила его Ариадна? Роман не чувствовал ни головокружения, ни тошноты. Наоборот, испытывал необычный прилив сил. Недостаточный, впрочем, чтобы разорвать веревку. А впрочем, зачем ее разрывать? Пусть случится то, что должно случиться. Мысли стали мешаться в одурманенной голове, и Роман даже не заметил, как Ариадна исчезла из поля его зрения.

Вернулась она буквально через минуту, по-прежнему держа в руке горящую свечку. Ошеломленный Роман затаил дыхание — девушка стояла перед ним совершенно голая, и колеблющееся от ветра пламя позволяло разглядеть каждую ложбинку, каждый выступ на ее теле. Роман невольно залюбовался совершенными линиями этого тела, которое на глазах у него вылепливал скульптор-огонь.

Приглядевшись, он увидел в другой ее руке что-то длинное, свернутое в кольцо. Веревка, шнурок? «Задушит», — решил Роман, и страх снова заставил всколыхнуться его тело. Но тут она поднесла шнурок поближе к его лицу, и он увидел хлыст, похожий на те, какими наездники пользуются на скачках.

— Ты был невежлив, даже груб со мной, — Ариадна говорила внушительно, с расстановкой. — Все время старался показать, что ставишь себя, мужчину, выше меня, женщины. Вот за это ты и будешь наказан. — Она резко взмахнула рукой, и хлыст обвил его бедра, причиняя острую боль и не менее острое наслаждение.

Второй удар оказался сильнее первого, и Роман вскрикнул, радуясь и негодуя одновременно. Ариадна снова занесла руку, и он повернул голову, чтобы увидеть ее… Глаза ее вспыхивали, волосы сияли… Это был какой-то каскад пламени. Наслаждение его между тем нарастало, становясь уже невыносимым. Роман стонал, не имея сил сдерживаться, но, конечно же, не от боли…

— Хватит с тебя, — она наконец-то отшвырнула хлыст. — Надеюсь, это послужит тебе хорошим уроком.

Затем его мучительница подняла с земли нож и вновь подошла вплотную. Роман забился как птичка, почувствовавшая железные когти: «Неужели кастрирует?» Но и тут его страх граничил с блаженством.

Но она молча, не говоря ни слова, перерезала веревку; сначала на запястьях, потом — на лодыжках. И тут же, не мешкая, опустилась прямо на его возбужденный член. Взяв полностью инициативу на себя, стала ритмично подниматься и опускаться, подниматься и опускаться. Ему оставалось только всецело отдаваться этим движениям…

Никогда в жизни оргазм его не был так ярок и силен! Потом он долго лежал без сил, глядя в светлеющее небо. И она прилегла рядом, прекрасная, непонятная, загадочная.

— Ариадна, — начал Роман.

— Молчи. — Она уже не приказывала, просила. — Не нужно слов.

«А я все равно не смогу выразить словами того, что чувствую, — подумал Роман. — Я, писатель… А впрочем, какой я, к черту, писатель! Того, что произошло здесь, мне никогда не осмыслить и не описать. Для этого надо быть по крайней мере Достоевским».

…Они перенесли спящего Игорька в лодку, собрали и погрузили вещи, затем на борт поднялась Ариадна… Роман, однако, не спешил отчаливать, думая о том, что вот сейчас он покинет этот волшебный остров и жизнь его вернется в прежнюю колею. И ощущение свободы, душевной и физической, которые так переполняют его сейчас, уйдет, чтобы уже не возвращаться никогда…

И в лодке, сидя на веслах, он не раз и не два возвращался к тому, что произошло на острове; А произошло неожиданное, невероятное: он — крепкий, волевой тридцатилетний мужчина открыл в себе совсем другого человека. Другого Романа — слабого, жаждущего подчинения. Так вот, оказывается, почему в кабинете Татьяны, когда та избивала мальчишку, а он смотрел, не в силах уйти или остановить ее, его охватило такое страстное желание вдруг очутиться на месте Игорька! И потом, донельзя взбудораженный, он долго не мог успокоиться, и только близость с покорной Лидой принесла ему желанное удовлетворение. Но он снова возбудился, когда ночью пришла к нему Татьяна и когда на его руку легла ее рука в кольцах, которую он лишь недавно видел сжимающей кожаный ремешок. Но стоило Тане заговорить, так же как и любой другой женщине, пообещать ему нежность и ласку, как он тут же выгнал ее…

И именно поэтому рыскал он по библиотеке в поисках «Исповеди» Руссо, собрата по несчастью, испытавшего полное сексуальное удовлетворение лишь однажды в детстве, когда его выпорола воспитательница. Только на закате своих дней, и то в завуалированной художественной форме бедняга Жан-Жак осмелился открыться миру в своей «постыдной» страсти. Нет, ему, Роману, повезло гораздо больше. Как и Руссо, он всю жизнь искал ту, которая откроет ему самого себя. Но он нашел эту женщину, нашел свою Ариадну.

— И все-таки… Кто ты такая, Ариадна? Откуда взялась?

Он хотел пошутить, но вопрос прозвучал с неожиданной серьезностью. Но она не приняла его серьезного тона.

— Я? Колдунья!

Роман подумал, что это и есть настоящее объяснение того, что случилось. Да, перед ним сидела современная девушка, для которой запретов в сексе не существовало. Но разве только опытом или отсутствием его исчерпывается магия любви?

— Ты же видишь, у меня глаза зеленые, — продолжила она. — Такие только у колдуний бывают.

Он где-то читал об этом.

— Я и гадать умею по руке, хочешь? — она взяла его за руку. Лодка остановилась, закружилась на месте…

— Подожди, колдунья, — Роман медлил, не разворачивая лодки. — Скажи, ты согласна быть со мной? Всегда? Я женат, у меня дети. Но это неважно. Только ты мне нужна.

Он хотел сказать, признаться, что уже сейчас чувствует прилив творческого вдохновения. Оно посещало его и раньше, но было каким-то тусклым, невыразительным. Примерно как и обстоятельства, и люди, герои его произведений, которые стимулировали его работу. А сейчас вдохновение было таким мощным, и он чувствовал, что на этот раз сможет написать нечто стоящее, необычное — ведь мир открылся ему необычной, неизведанной стороной. И, оказывается, многого он в нем еще не знает… Нет, Ариадна, видно, и впрямь была колдуньей…