уже кошка пробежала, так и ушли от неё. А когда ещё один мужик пропал, тоже Спиридонов приятель, уже сильно забеспокоились да искать начали. И вроде кто-то видел, как тот Данила к Дарье в дом заходил, а потом нашлись свидетели, что и Тимоху где-то там рядом углядели. Сказали старосте, он велел искать получше. Сказали жандармам на станции, но те только плечами пожали — ваше, мол дело, вы и разбирайтесь. Пошли к заводскому управляющему, и тот уже всполошился, потому что работники-то ему нужны, куда деваться.

Управляющий как раз и старосту приложил хорошенько, чтоб тоже искал, и в город дал знать, оттуда сыщик приехал. И вот тот сыщик как раз и связал концы с концами, что вокруг Дарьного-то дома все пропажи наши тёрлись. Самой Дарьи, к слову, и дома-то не было, она у сыновей в городе гостила. Сунулся сыщик в тот дом, когда Марийки не было, шастала где-то, а там в подполе — лежат, все трое, и холодные уже.

Ой, что тут началось. Никто не понял, с чего они померли. Но когда дошло до тёть Лушки, она меня схватила и к Дарье-то помчалась со всех ног, и всё себя ругала, что раньше не встряла в это дело, думала, там просто так, а оказалось, что не просто.

А дальше началось жуть что, потому что не успела тёть Лушка в дом зайти, как и Марийка подоспела. И как начали они друг на друга орать, и как начали друг на друга колдовать — тут-то все и просекли, что Марийка не просто так, а тоже колдовка, и много что умеет. Но подсобрались мужики, и как поволокут на тёть Лушку — чтобы не трогала Марийку, та хорошая. А она им возьми и скажи — дураки вы, хорошая она вам, а что у ей тени нет, вы не видите?

Как завопила та Марийка, как набросится на тёть Лушку, а та меня рядом поставила, крУгом нас очертила да сказала — помогай, мол, а то всем плохо придётся. Нам, мол, не страшно, у нас дед был из тех, кто таким в лоб давал, мы справимся. Ну и я её держала, а она ту Марийку просто сожгла. Раз — и не стало её, вспыхнула и всё равно что лопнула. И кроме пепла, ничего от неё не осталось.

Я думала — всё, справились, но мужики как на нас попёрли! Мол, тёть Лушка убила тех троих, кто лежал в подполе, и Марийку тоже убила, потому что та ейного мужа увела, и чтоб концы скрыть. А ни староста, ни сыщик ничего сделать-то не смогли, куда они против толпы? А мы только и успели, что в тёть Лушкин дом спрятаться. Но дом уже хотели сжечь, и окна нам камнями побили. А тёть Лушка после того противустояния с Марийкой едва живая лежала, говорила — конец ей пришёл, всё к одному, пущай, мол, убивают. Мне говорила — спрячься до темноты, а как темно станет — ты беги к своим, они не выдадут. А я совсем не знала, что делать, только подле неё сидела и всё.

Один умный человек нашёлся во всём этом страхе божьем, господин Стахов, заводской управляющий, он-то и телеграфировал в город — мол, тут смертоубийство, и замешаны маги. И его высокородие господин Болотников своим камнем волшебным открыл проход, и мигом пришёл, и на всех глянул так, что попятились и расползлись. И полдня слушал — что у нас тут случилось. Сидел в конторе завода и велел всех туда к нему приводить. И так цельный день, и даже на ночь у господина Стахова остался. А наутро пришёл к тёть Лушке и сказал — ты, Лушка, как хошь, а житья тебе здесь боле не дадут. Собирайся да пошли, будешь жить в городе, дом и работу дам. И девку свою бери, тоже нечего тут пропадать. Купил нам этот домик, дозволил жить, а в службу потребовал, чтобы пускали на постой и кормили-поили, кого ему надо. Мало ли чиновников да служилых людей по делам в город приносит. И денег на то не жалел. Вот мы и пускали. Но они все либо не магичили вовсе, либо же как и она сама, а вот такого, чтобы со смертью знался, раньше не было. А тёть Лушка с тех пор никого не любит, кто со смертью, потому что ту Марийку упустили и не поймали, а его высокородие потом рассказал, что она и до нашей деревни ещё целу кучу народу из других мест увела.

— Так нежить это была, — пожала я плечами.

Конечно, всё было понятно, и я даже пожалела эту самую Лушку, но — чего на меня-то переть?

— То-то и оно, но никто ж не понял, что у клятой той Марийки тени-то нет! Она, говорят, всегда так становилась, что не разглядеть было. А тёть Лушка очень печалилась, что пришлось всё хозяйство бросить, только и успели мы с ней, что немного вещичек в сундук побросать, и запасы трав кое-какие. Мамка прибежала, перекрестила меня и сказала — с богом, ступай, всё одно теперь тебя после такого дела замуж здесь никто не возьмёт. А у меня ещё две сестрёнки меньшие, им прежде меня замуж нельзя, а куда мне теперь замуж? Зато по осени сосед весточку привёз, что Нюту выдали за парня с нашей же улицы, хорошо. А мы и тут притерпелись, тёть Лушка иногда соседям кому помогает помалу.

— А сколько лет твоей Лушке-то? — спросил Варфоломей.

— Да тридесять и шесть стукнуло о прошлом годе, — отвечала Надежда.

Ну ничего ж себе, как жизнь-то беднягу помотала! Потому что выглядит она на все пятьдесят.

— И что ж она себя в чёрном теле держит? — продолжал допытываться Варфоломей.

— Постится, в храм ходит, поклоны бьёт. Говорит — её вина, что не удержала Спиридона и не разгадала сразу же ту Марийку.

— Да какая тут вина, — отмахнулась я, — не виновата она, я так думаю.

— Его высокородие ей так же сказал, да она не слушает.

— Ну, бывает, — согласился Варфоломей. — А чего на Ольгу Дмитриевну бочку катит?

— Так она ей ту Марийку живо напомнила. Всей и разницы, что барыня живая, а та проклятущая — нет, вот и всё. Но так же одевается, так же разговаривает, мудрёные словечки у ней то и дело. И