Направь меня, Келдар.

Впервые за последние недели знакомая молитва не вызвала волны отвращения. И тем не менее, подсовывая руки под осколок гранита размером с череп, осторожно сгибая локти и прижимая камень к груди, я клял себя почем зря. Нет никаких богов.

В ярости я погрузил в тележку еще один камень. И еще. И еще один — побольше. Становилось легче. Плечи ныли, но я не обращал на это внимания — меня отвлекали мысли и воспоминания, хотя смысла в них я по-прежнему не видел.

Работай. Забудь обо всем.

Мерно поднимая камни, сгибаясь и разгибаясь, я все твердил и твердил себе эти слова. Нет, я способен распознать правду на слух. То, что рассказал Тарвил тем вечером, было правдой. Просто не всей.

Нагрузив повозку, я поехал через долину к мосту. Над горячим ручьем, как обычно, вился пар, но ветерок уносил его прочь, и было видно, что рабочих у моста еще нет. На бревнах в лучах восходящего солнца сидел только один элим и ждал меня.

— Утречко доброе, сенай.

Нура, постоянный спутник старого Искендара, нервный и подвижный, выглядел так, будто кто-то стянул ему все лицо к носу, хотя места на просторных бледных щеках было предостаточно. В первые дни в Кор-Талайт я часто разговаривал с Искендаром и Нурой. Искендар, глава элимов, все время спрашивал, не нужно ли мне чего-нибудь и не откажусь ли я разделить с ними трапезу. Я знал, на что он надеется: а вдруг, познакомившись поближе с дружелюбными элимами и поняв, что заставило их пойти на преступление и пятьсот лет искупать вину, я найду в себе силы петь? Если бы это было так просто… Я думал, что ясно объяснил, насколько тщетны их надежды, и полагал, что они это поняли, раз с такой готовностью оставили меня в покое. Но события этого утра показали, что я заблуждался. И вот они подослали ко мне подлизываться еще одного элима.

— Как поживаете, Эйдан Мак-Аллистер? Искендар шлет вам привет и спрашивает, чем мы можем вам служить.

— Спасибо. Благодаря доброте элимов у меня все хорошо. Но я слишком долго злоупотреблял вашим гостеприимством. Мне пора в путь.

Казалось, он даже не удивился.

— Нам будет вас не хватать.

— Сожалею, что не оправдал ваших надежд.

— Не беспокойтесь. Мы еще что-нибудь придумаем.

Я стал разгружать тележку, а элим смотрел на меня, задумчиво потирая подбородок, словно решая, как продолжить зашедшую в тупик беседу.

— Не сочтите за дерзость, — отважился я. — Нет, конечно, вопрос слишком нескромный… я так понимаю, у элимов нет женщин…

Не знаю, чего он от меня ждал, но уж точно не этого. На мгновение он онемел, но быстро опомнился и ответил легко и мирно, словно стремясь исчерпать тему как можно скорее.

— Действительно нет. Наше племя не разделяется надвое, подобно вашему. Мы все одного рода, не мужского и не женского. Ну а если вас еще что-то интересует… что ж, это материя интимная, но тайны из нее мы не делаем, вы же понимаете. Так что если вы тесно подружитесь с одним из нас и это будет нечто большее, чем поверхностное знакомство, которое мне посчастливилось с вами завести, — тогда, несомненно, ваш друг с радостью все вам объяснит. Видите ли…

— Да-да, само собой. Просто я сегодня утром слышал женский голос в большой пещере. Она говорила с Наримом.

— А, вот оно что. Это Лара. Грустная история. Вы видели ее шрамы? Она попала в Кор-Талайт совсем молоденькой — лет восемнадцать тому назад. Ожоги были страшные. Глупышка пролезла в Кор-Неуилл — на драконе хотела покататься. Уже то, что она сумела оседлать зверя, говорит о многом… Мы оставили ее здесь и вылечили, как смогли.

— То есть она действительно из Всадников?!

— Ну да. Только Клан ее больше не принимает — она же нарушила их законы.

— Она так и живет здесь?

— Нет-нет. Она сама по себе. Бродит по горам и северным долинам. Нарим говорит, что она нанимается сопровождать купеческие караваны. Это Нарим нашел ее и вылечил. Иногда она наведывается сюда навестить его. Другой-то семьи у нее нет.

— А, понятно. — Я не стал продолжать разговор и снова принялся выгружать из тележки последние камни. Какое отношение все это имеет ко мне, я так и не понял, а Нура явно не собирался просвещать меня на этот счет.

Неудивительно, что она говорила так резко. Для Всадников нет ничего важнее семьи и Клана, традиций и чести.

Элим так и сидел на своем насесте и глядел на меня сверху, нетерпеливо притопывая. Беседа явно еще не закончилась. Пока что было прохладно, но ветерок разогнал облака, и солнце начинало припекать. Я приостановился утереть пот, и тут Нура снова заговорил, глядя мне в лицо близко посаженными светлыми глазами:

— Я должен вам кое-что сообщить… Вам может быть интересно… хотя… имея в виду ваше ужасное прошлое… В общем, надеюсь, вы не станете возражать, хотя имеете полное право отвергнуть с презрением все, что я скажу.

Он мялся и запинался, а в паузах то посматривал на меня, то отводил взгляд. Я продолжал работу — пусть соберется с мыслями, если хочет.

— У вашего кузена короля Девлина есть сын…

Он не мог не заметить, насколько мне небезразличны эти слова. Донала я никогда не забывал — этот ребенок явил мне истину невинности, чистоты и нетребовательной любви. А я вплел это в музыку.

— Сейчас ему девятнадцать. Он хороший мальчик, правда, хороший. И он стоит во главе войск в Гондаре.

Это я уже знал — слышал в Камартане.

— Никто не понимает, почему король и принц до сих пор не сокрушили гондарцев — ведь сила на их стороне. Так вот, мы узнали, что гондарцы взяли принца в заложники.

В заложники! Донал… сын моего кузена, мой родич… Уже давно не ребенок, взрослый юноша, и сейчас его держат в грязи, в леденящем холоде и испепеляющей жаре, в вечном страхе, его окружают дикий рев и огненные извержения крылатых чудовищ, и это длится днем и ночью… И никакой надежды. Совсем никакой. Если отец Донала нападет на Гондар, мальчика привяжут к столбу и сожгут драконьим огнем, и не просто сожгут — его будут медленно поджаривать, он будет умирать долго, они уж постараются, они это умеют… А если Девлин сдастся, Донал навечно останется в заключении и умрет, харкая кровью, трясясь в бесконечной лихорадке, а может быть, разобьет в припадке безумия голову о каменную стену, а драконы будут победно рычать. Узник. Вечный узник.

И тут-то я и понял, о какой такой услуге хотел Девлин просить меня в ту ночь, когда убили Каллию. Он думал, что я смогу освободить его сына. Он думал, что вот я запою и заставлю драконов выпустить Донала, как в Абертене. Теперь ясно, почему он так упорно твердил, что не знал, как со мной поступили. Конечно. Он так волновался, он глядел на меня испытующе и был готов вот-вот попросить… и тут-то я и ляпнул, что не знаю, почему оказался в Мазадине. И он не мог ни о чем меня просить, потому что выдал бы страшную тайну, ради сохранения которой, по всей видимости, я и оказался в Мазадине. И он принес в жертву сына, чтобы сохранить эту страшную тайну. Огни небесные, Девлин…