— Слушай, а не…

— Нет. Не послать, — засмеялась Мира.

— Ты просто читаешь мои мысли.

— Да, мама, мы с тобой прекрасно чувствуем друг друга и можем понимать даже без слов. На это я и надеюсь. — Она улыбнулась и потянулась к руке матери. — Нат, — тихо сказала Мира, — давай попробуем выиграть, а? Мы ведь с тобой… сумеем это сделать. Правда?

Натали хрипло засмеялась. Когда дочь обращалась к ней по имени, причем, сокращенному — Нат, так звали ее друзья, — Натали понимала, что дочь предлагает ей собраться с силами и действовать так, как она умеет.

Ведь они сумели же с Мирой совершить потрясающий бросок — сначала на Аляску, а потом с Аляски в Калифорнию!

Мира встала с дивана, сделала шаг к матери и села на ручку кресла. Она положила руку на плечо Натали, наклонилась и уткнулась подбородком в теплую душистую макушку. От Миры пахло теплыми восточными духами с легким сладковатым мандариновым оттенком.

— А ты знаешь, если честно, — тихо сказала Мира, — я бы хотела увидеть своего отца. Он… похож на меня?

— Ты похожа на него, Мира. Очень.

— Я знаю, ты очень его любила. Говорят, красивые дети рождаются от любви. А я красивая. И такая большая. Значит… было много любви, да?

Натали откашлялась, чувствуя, как комок подступил к горлу.

— Если есть на земле такое понятие, как неодолимая страсть, то это была она, Мира.

— Значит… это была всего-навсего версия, что ты сделала такой подарок миру, да? Я читала в старых газетах и журналах, что Натали Даре решила подарить миру дочь, что тем самым она выражает свой протест против угрозы ядерной войны. Что она хотела родить именно девочку, которая в свою очередь родит много-много детей…

— Я все помню, Мира. То было такое время… экзальтированное. И возраст. И страсть. И желание… Его нужно было как-то оправдать, чем-то подкрепить. Потому что… Бьорн, твой отец, не собирался делать мне предложение, а я была упрямой девочкой. Я хотела его… я хотела отнять у него что-то навсегда. И решила, что это будет половинка тебя…

— Понятно, — прошептала Мира, и от ее дыхания темные волосы Натали легонько ворохнулись.

— А потом все так закрутилось… Наша женская организация сделала из меня героиню. Да ты сама все знаешь.

— О, еще бы. Особенно мне понравилось то, что тебя занесли в справочник «Кто есть кто среди женщин».

Натали засмеялась.

— Никогда не думала, что мне будет так легко попасть в эту великую книгу. Да, это английские женщины из организации «Матери за мир» предложили составителям из Кембриджского университета внести туда мое имя, и они согласились!

— Между прочим, я недавно искала эту книгу, хотела показать Ронни, какая я необычная девочка. Но не нашла.

— Правда? — встрепенулась Натали. — Надо поискать. Я бы не хотела, чтобы она исчезла из… семьи. — Она помолчала. — Может быть, твои правнуки тоже будут ставить условия своим детям — вроде тех, что ставят потомки Дидро.

— Ага. Сперва дети, а потом — поиски их отца, да?

Натали дернулась, уворачиваясь из-под руки Миры. Она посмотрела дочери в лицо.

— Ты… обижена на меня?

— Нет-нет, что ты! Я тебя очень люблю, мама. — Мира поцеловала ее в макушку, и Натали почувствовала, что губы дочери дрожат.

— Ты любишь… Ронни?

— Очень, мама, — прошептала Мира.

— Я все поняла. — В голосе Натали послышалась особенная звонкость. Он звучал, как туго натянутая струна. — Начнем, пожалуй.

Она обняла дочь и почувствовала, как в нее вливаются тепло и сила.

— Ты на самом деле в это веришь? — спросила Мира, глядя в желтые, как янтарь, глаза Ронни.

— Да. Верю. — Он кивнул, гладя Миру по белой полной руке. — Я верю, что такая женщина, как ты, само совершенство.

— Но моя мама считает, что мне просто повезло с характером. — Мира пожала полными круглыми плечами, ее грудь при этом соблазнительно качнулась. — У меня просто нет никаких комплексов из-за своего тела.

Ронни расхохотался. Он запрокинул голову, и Мира смотрела, как двигается его кадык на шее.

— Твоя мама просто прелесть. Она мне нравится.

— Ну вот, а ты говоришь, что тебе нравятся такие пухлянки, как я…

— Она мне нравится по другой причине. — Ронни пригладил растрепавшиеся волосы. — Она алогична, как всякая женщина.

— Что ты имеешь в виду? — Мира выпрямилась в кресле, двинула ногой, и Ронни шлепнулся на пушистый ковер.

— Эй, полегче… — проворчал он.

— Но ты легкий, как пушинка…

— Кто? Я? Да я сейчас… — Он вскочил и поднял Миру на руки в одно движение. — Видишь, это ты для меня пушинка!

Он понес ее через комнату, и Мира заверещала, задрыгала ногами.

— Я не хочу, я не хочу…

— Ты… не хочешь? — не поверил своим ушам Ронни.

— Я не хочу… там.

— А где? — Он замер со своей ношей посреди комнаты.

— Я хочу… здесь.

Он огляделся.

— На полу, — прошептала Мира.

Ронни молча наклонился и опустил Миру на белый толстый ковер.

— А ты права, — прошептал он. — Белое на белом — это что-то…

Он принялся расстегивать черную рубашку из тончайшего хлопка, но Мира протянула руку и остановила его.

— Мне нравится черное на белом, — хрипло сказала она. — Если взглянуть на нас со стороны…

— А ты эстетка… — хмыкнул он.

— Да, во всем, — согласилась она, и потянула Ронни к себе.

Как подкошенный, он упал на колени, наклонился к Мире и поцеловал в яркие губы.

— Ты так хороша, так… Что я не могу терпеть больше ни секунды. — Он дернул «молнию» на черных джинсах и упал на Миру.

Ронни зарылся в ее роскошное ароматное тело, и весь мир исчез, остались только они — в большой комнате на белом ковре.

В этот день они занимались любовью уже в третий раз, и никак не могли насытиться друг другом. И если бы то, что они придумали, было правдой, то Ронни мог поклясться: он наплевал бы на все, чтобы остаться с Мирой…

Он лег рядом с ней, чувствуя, как дрожь понемногу покидает ее и от ее тела исходит ровное тепло, и, подняв голову, спросил:

— Значит, твоя мама поверила?

— Да, но ты не объяснил мне, почему она алогична, как всякая женщина, дорогой мой философ, потомок великого Дидро.

— Потому что если о ком-то и можно сказать, что он без комплексов, то о твоей маме в первую очередь.