— Да, я готова, если это коснется лишь меня. Менябеспокоит только Синтия. Мне все равно. Я боюсь за Синтию. Она ведь еще совсемребенок, Терри.

— Нет, Альма, — медленно растягивая слова,произнес Терри. — Она не ребенок. Она женщина. Она всего на три годамладше вас.

— Знаю, Терри. Может, вы и правы. И все же она ребенок.Жизнь еще по-настоящему не коснулась ее.

— Не нужно пытаться ограждать Синтию от жизни. Этобессмысленно, — серьезно заметил Терри.

Она подняла на него глаза.

— Терри, меня жизнь потрепала, и я не хочу, чтобы онапотрепала и Синтию.

— И как она вас потрепала, Альма?

— Не могу объяснить. Мне кажется, что такие вещи вообщеневозможно объяснить. С жизнью невозможно схватиться в открытую. Простоневозможно. Жизнь сводит на нет все твои попытки защититься, она действует, какржа, которая медленно, но верно разрушает железо, и вот в один прекрасный мигты вдруг понимаешь, что схватка эта тобою проиграна, а ты даже и неподозреваешь, что она вообще была.

Он покачал головой и кончиками пальцев нежно потрепал волосыу нее на виске.

— Возможно, цена, которую вы заплатили за успех,оказалась слишком высокой.

— С чего вы это взяли? — спросила она.

— Тут дело не в вас одной, — сказал он, поглаживаяее волосы. — Это происходит со всеми, кто сосредоточивает свои усилия настремлении добиться успеха. Видите ли, Альма, жизнь — это тяжкое состязание. Неважно, к какой цели ты стремишься, найдутся миллионы людей, которые будутдобиваться того же. Из этих миллионов достаточно высокой одаренностью обладаютсотни тысяч. Поэтому дело тут не в таланте, а в умении приспособиться.Победителей отличает готовность жертвовать тем, чем другие жертвовать не могут.

— Вы хотите сказать, что мне не нужно было бороться,что надо было покориться судьбе?

— Нет, — возразил он. — Я вовсе не хочу таксказать. Дело тут намного серьезнее. Вопрос в том, какую именно цель вывыбираете.

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.

— Терри, расскажите мне об этом. Я хочу знать. Жизньпотрепала меня, она потрепала почти всех моих знакомых, а вот вас пощадила. Япытаюсь делать все возможное, чтобы она пощадила и Синтию, но у меня, каквидите, ничего не получается. Синтия — как котенок, который гоняется по комнатеза скомканной бумажкой. Мне бы хотелось сидеть где-нибудь с краешку и наблюдатьза ней. Она совсем не думает о последствиях, и мне бы хотелось, чтобы так иоставалось. Знаете, Терри, когда я вижу человека, который только и делает вжизни, что резвится, готова биться об заклад, что за ним есть кто-то, ктопринимает на себя все удары, обычно это отец или мать, которые лелеют своедитя, или сестра, как это у нас с Синтией. Синтия постоянно попадает в переделки,и я постоянно выручаю ее. И вот теперь она попала в такую переделку… Я боюсь,что на этот раз мне не помочь ей.

— Думаете, дело обстоит так плохо?

Она кивнула и, положив голову ему на колени, задумалась.Потом попросила:

— Так расскажите мне, Терри, каким образом вам удалосьсохранить непосредственность. Вы отказываетесь серьезно относиться к жизни, и вто же время вы уважаете ее, как уважают сильного соперника. Нельзя сказать, чтовы ее недооцениваете, но вы не очень-то и думаете о ней. Вы такой же искательприключений, как и раньше, до поездки, а может, даже и больше.

— Наверное, Альма, — задумчиво сказал он, —это вопрос выбора цели. Вы хотели стать известной художницей. Вы хотели, чтобываш успех принес вам деньги. Вы включились в трудное состязание. Вы обладаететалантом, граничащим с гениальностью, но ведь и у многих других есть талант. Выдобились своей цели, потому что шли на жертвы. То же самое можно сказать и омолодых врачах, юристах, бизнесменах, в сущности, обо всех, кто принимаетучастие в этой тяжелой конкурентной борьбе. Я же не жертвовал ничем, потому чтоне стремился к той цели, к которой стремятся все остальные. Мне труднообъяснить это так, чтобы вы поняли, Альма. Однажды я услышал, что в одной изотдаленных областей Китая есть древний полуразрушенный город, где хранитсямного золота и драгоценных камней, но попасть туда можно, только ставпослушником монастыря, расположенного в тех краях. Вот я и стал послушником. Яне собирался чему-либо учиться в этом монастыре. Я думал лишь о том, как добытьдрагоценные камни и смыться оттуда.

— Там действительно были драгоценные камни? —спросила Альма, в ее глазах вспыхнул интерес.

Он кивнул.

— И вам удалось раздобыть хоть сколько-нибудь?

Он отрицательно покачал головой.

— Почему?

— Я не знаю, вернее, я знаю, но мне трудно объяснитьэто. Меня заинтересовала наука о жизни.

— Которую преподавали в монастыре?

— Да.

— Что это за наука, Терри?

— Она касается как раз того, о чем мы с вами сейчасразговариваем, то есть того, что мы выбираем в качестве меры успеха. Все вжизни относительно. Материальный успех тоже относителен. То действительновеликое, что по-настоящему можно желать всем сердцем, доступно лишь избранным.Чтобы войти в этот волшебный круг, надо быть либо удачливым, либо способнымобойти своих соперников, заплатив жизни за это более дорогой ценой. Есличеловек не думает о материальном и стремится лишь к самосовершенствованию,сконцентрировав на этом все свои силы, он вдруг обнаруживает, что у него нетсоперников. Борьба происходит не снаружи, а внутри него самого. И вотполучается, что успех, которого он добивается в этой борьбе, приводит не толькок тому, что в нем растет радость от ощущения своего бытия, но и к тому, чтоему, как правило, сопутствует удача и в материальном плане.

— Ну а что же происходит со мной? — спросила она.

— Деньги, — продолжал Терри, — это лживыйбог. Люди поклоняются ему, а он их предает. Стремясь добыть побольше денег,люди дерутся за них и становятся эгоистичными и надменными. В погоне заматериальным благополучием они теряют здоровье и способность радоваться жизни,и вот тогда бог, которого они создали для себя, смеется над ними. Они чувствуютсебя так же, как умирающий от голода в пустыне человек, которому предлагаютзолото вместо еды. Но зачем ему золото, ведь…

Он замолчал, когда еле слышный звук шагов в коридоре вдругперерос в угрожающий властный топот.

— Боюсь, Альма, что полиции все же удалось установитьваше местонахождение, — сказал он почти спокойным голосом.

Румяна на ее лице ярко вспыхнули, тогда как кожа покрыласьмертвенной бледностью.

— Терри, что мне говорить им? — спросила онашепотом.

Раздался громкий, требовательный стук в дверь. Терри обнялАльму за талию и бодрым веселым тоном посоветовал:

— Не говорите ничего, но постарайтесь быть при этом какможно более болтливой.