— Он их никогда не вставит, — сказал Раймо.

Они обнялись, рассеянно похлопав друг друга по спине, abrazos, случайные столкновения.

— Как жизнь?

— Давненько не виделись.

— Сто лет, дружище.

Они стояли у дверей трейлера и обменивались кивками, взглядами, незавершенными фразами — все так отчетливо, слова так правильно звучали в свежем невесомом воздухе.

Мэкки расчистил в трейлере место для их вещей. Затем сели пить кофе. Раймо, коренастый мужчина с седыми усами, сидел за складным столиком. Черная ковбойская шляпа, черная футболка, армейские штаны и ботинки. Походное обмундирование. Мэкки в Раймо определенно нуждался. Каждое действие этого человека — зажигал ли он спичку, выгуливал собаку или почесывал голову — несло в себе целенаправленную силу его гнева. Это была их память, о которой они молчали, память о Bahia de Cochinos, заливе Свиней, битве при Плайя-Хирон — называйте как угодно. Само его коренастое тело, эта мускулистая плоть, казались воплощением направленной энергии. На футболке нарисован фламинго. Только этому человеку Ти-Джей доверял безоговорочно.

— Апрель мы частично провели за сбором урожая.

— Собирали апельсины в центральной Флориде, — уточнил Фрэнк.

— По десять ящиков на бадью. Как думаешь, сколько это по весу?

— Он свалился с лестницы, — сообщил Фрэнк.

— Говорю тебе, это тяжкий труд.

— Ну а потом мы отправились в Лив-Оук у границы Джорджии.

— Увязывали табак в здоровенные тюки, — сказал Раймо. — Такие громадные пластины, как у них это называется. Оки нас загоняли до смерти, Ти-Джей.

Мэкки знал, что они брались за любую работу, которая только подворачивалась: ночную, подработки в свободное время, случайную халтуру, — чтобы поднакопить денег и основать собственный бизнес. Может, станцию техобслуживания или небольшую строительную фирму.

— Потом мне звонит жена из Майами, — сказал Фрэнк. — Мы сразу же сели в машину и поехали сюда.

Проехать через всю Джорджию и обе Каролины, чтобы услышать новости от Ти-Джея. Это могло быть связано только с кубинской операцией. Ничто другое не заставило бы его с ними связаться, и ничто другое не привело бы их сюда.

Васкес сидел на койке. Лицо печальное и осунувшееся — он неплохо смотрелся бы в спецовке сапожника в темной тесной лавчонке на окраине Маленькой Гаваны. У него было два ряда нижних зубов, или, может быть, один, но вразбивку, зигзагом; зубы росли под углом друг к другу. Из-за этого он походил на святого бессребреника. В сражении у Ред-Бич потерял брата и кузена, еще один брат умер при голодовке в тюрьме «Ла Кабанья». На Кубе Фрэнк был школьным учителем. Сейчас, в промежутке между подработками, они с Раймо приехали в тренировочный лагерь в Эверглейдз со своим единственным оружием — так называемым «кубинским винчестером», собранным из трех других винтовок с добавлением самодельных частей. Они тренировались вместе с одной из групп, жили в открытых шалашах из эвкалиптовых бревен и различных лиан. Раймо стрелял из винтовки, раскачивался на веревках, ссал в высокую траву. Фрэнк занимался на стрельбище, а в остальное время просто болтался без дела, молчаливый старинный приятель, одетый, как одевался всегда: просторные штаны и коричневая безрукавка навыпуск.

Оба они изначально были с Кастро, еще в горах.

— А как жена и дети, Фрэнк? Все нормально?

— Все путем.

— У тебя ведь трое, верно? А что у Раймо? Так и не подвернулась подходящая бабенка?

Это были единственные люди, с которыми Мэкки мог разговаривать таким вот образом: затянувшиеся церемонные приветствия, искорки семейных новостей и прочих житейских мелочей. Необходимая авансцена. Он знал, что от него этого ждут, и сам уже ждал с нетерпением. Нужно же было им о чем-то говорить. Единственная тема, которая их по-настоящему объединяла, не подходила для светской беседы.

Ладно. Мэкки сообщил им некоторые условия операции. За ней стояли исключительно преданные делу люди. Идея в том, чтобы всколыхнуть страну, показать народу опасность коммунистической Кубы. Главное управление разведки Кубы будет представлено как преступная организация, пытающаяся применить крайние меры против важных фигур, противостоящих Кастро.

Он рассказал, что разрабатывается покушение, которое, по замыслу, выведет на кубинскую разведку. Он хотел, чтобы Фрэнк и Раймо приняли в нем участие, и сообщил некоторые детали операции. Мощные винтовки, огневые точки высоко над землей, след подложных улик, козел отпущения. Каждого из них ожидают пятьсот долларов в месяц с настоящего момента и кругленькая сумма по завершении работы. План разрабатывали уважаемые люди, ветераны Управления, всецело преданные свободной Гаване.

Он не называл Эверетта и Парментера по именам. Не сказал, кто их мишень и где будет совершено покушение. Он то и дело по мере необходимости опускал некоторые детали. И также не упомянул того, что по замыслу они должны промахнуться.

Парментеры жили в Джорджтауне, в низеньком каркасном доме в конце улицы с кирпичным тротуаром. Тротуар был выщербленный и неровный, а некогда изящный дом теперь несколько обветшал — невзрачный, неприметный реликт.

Жить здесь захотела Берил. Корпоративные пригороды — не для них, сказала она. Осторожные деловые разговоры с коллегами и их озабоченными женами за выпивкой и ужином. Она хотела жить в маленьком городке. Фрамуги, ажурный чугун, освинцованные стекла. Безопасность небольшого потаенного местечка, где тебя окружают старые знакомые вещи, книги, коврики, пыль, винный погреб для Ларри, крошечность, незамечаемость (если есть такое слово). Длинный и низкий дом на открытом пространстве, с лужайкой и навесом для автомобиля, чем-то ее пугал.

Теперь Ларри в огромном полосатом халате расхаживал по маленьким комнатам с выпивкой в руке. Берил сидела за письменным столом и вырезала из газет новости, чтобы послать подругам. С недавних пор это стало ее страстью, как бывает у немолодых людей, которые вдруг обнаруживают, что рождены для показов на выставках породистых собак. Все, что было раньше, оказывается бессмысленным, не идет с этим ни в какое сравнение. Недельный запас газет лежал на столе. Она посылала вырезки всем подряд. Неожиданно оказалось, что можно вырезать массу всего.

— Ты только послушай. Не знаю, плакать или смеяться.

Она огляделась, ища глазами мужа.

— Ларри, вот послушай. «Си-би-эс» запретили фолксингеру Бобу Дилану исполнять одну из своих песен на «Шоу Эда Салливана». Слишком спорная.

— Что же в ней спорного?

— Она называется «Разговорный блюз про Общество Джона Бёрча».

— Он белый или негр? Просто белым в блюз соваться не стоит.

— Но ты только подумай, его не выпустили в эфир!

— Сейчас постараюсь проникнуться. Дай мне десять минут.

— Знакомые приметы, друг мой.