Конрад, рассердившись, накричал на Зигфрида. Матрена от страха спряталась под одеялом, решив, что между немцами сейчас вспыхнет драка. Но Зигфрид сумел быстро успокоить Конрада, после чего оба ландскнехта тоже забрались под одеяло, с двух сторон прижавшись к Матрене. Отогревшись, ландскнехты снова хлебнули вина, заставив и Матрену опять выпить вместе с ними. Хмель ударил в голову Матрене, отчего она воспринимала все происходящее с нею как в полусне. Сначала пузатый Конрад, раскинувшийся на постели, заставил Матрену сесть на него сверху так, чтобы его затвердевший жезл проник в ее детородное чрево. Потом Матреной обладал сильный и неутомимый Зигфрид, навалившись на нее сверху. Затем Матрена стояла на коленях, прогнув спину и уронив тяжелую голову на свои согнутые руки, а оба немца поочередно пристраивались к ней сзади, с блаженными стонами вгоняя свое мужское естество во влажную тесноту ее разгоряченного лона. Это продолжалось очень долго.

Наконец, утолив свою похоть, ландскнехты быстро оделись и ушли.

Когда за Матреной пришел надзиратель, то она сказала ему, что ей надо бы помыться. Одноглазый надзиратель, бородатый и страшный, как леший, криво усмехнулся и сказал Матрене, мол, ей крупно повезло, сегодня вечером она пойдет в баню с самим паном Будывой, который положил на нее глаз.

От услышанного Матрену аж внутренне передернуло.

«И этот мерзкий паук туда же! — подумала она. — Вот наказанье-то свалилось на мою грешную головушку!»

Пан Будыва занимал часть хором боярина Ртищева, который уехал из Москвы вместе с семьей и челядью в свою усадьбу под Дмитровом, сразу после низложения Василия Шуйского. Пустующий терем боярина Ртищева облюбовали знатные поляки из войска Гонсевского, расположившиеся в Кремле. Будыва был оруженосцем у ротмистра Ковальского, убитого в Вербное воскресенье в Кулишках посадскими мужиками. Слуги ротмистра Ковальского, оставшись без господина, поступили на службу к другим польским военачальникам. И только Ян Будыва не пожелал искать себе нового хозяина, полагая, что должность тюремного пристава дает ему возможности для дальнейшего возвышения. Тем более что Будыва был на хорошем счету у полковника Гонсевского.

Приведя Матрену в свое жилище, Будыва постарался произвести на нее впечатление своей щедростью. Прежде всего Будыва досыта накормил Матрену разными яствами, потом он предложил ей взять что-нибудь из одежды, которая была свалена кучей в сенях. Матрена не стала отказываться и принялась перебирать женские платья, шубы, платки и шапки. Там было немало и добротной мужской одежды. Заметив на многих вещах пятна засохшей крови, Матрена в испуге и растерянности сразу же сообщила об этом Будыве.

Пристав рассмеялся и невозмутимо пояснил Матрене, мол, ничего удивительного, ведь вся эта одежда снята с убитых москвичей, мужчин и женщин. Оказалось, что предприимчивый Будыва присваивает себе не только одежду казненных узников, но и скупает у наемников шубы, шапки и платья горожан, павших в стычках на улицах Москвы за последние дни. Услышав такое из уст Будывы, Матрена наотрез отказалась выбирать себе теплое одеяние из вещей убитых поляками москвичей. В ней и без того сидела сильная неприязнь к Будыве, теперь же она преисполнилась к нему гадливым отвращением.

Очутившись в жарко натопленной бане вместе с Будывой, Матрена старалась не смотреть на его худое нескладное тельце с выпирающими ребрами и ключицами. Ноги Будывы были искривлены каким-то давним недугом, из-за этой же болезни у него была сутулая спина, а правое плечо было чуть ниже левого. Зато на Будыву прекрасная нагота Матрены произвела сильнейшее впечатление, его восторгам не было предела. Руки Будывы так и тянулись к белым округлым ягодицам прелестной боярышни, к ее пышной груди с розовыми сосками, к ее гибкой спине, к ее бедрам, блестевшим от влажной испарины. Матрене было щекотно от прикосновений пальцев Будывы, она весело смеялась, сверкая ровными жемчужными зубами. Этот смех Матрены, ее румяное сияющее лицо, обрамленное длинными белокурыми волосами, приводили Будыву в состояние некой радостной эйфории. Он тоже хихикал, шлепая Матрену ладонью пониже талии, с какими-то шутовскими ужимками и кривляньями. При этом Будыва был совершенно трезв, хотя Матрене он казался сильно пьяным.

Когда распаленный неистовым плотским желанием Будыва стал заваливать Матрену на полоке в облаках горячего пара, она не стала сопротивляться ему, понимая, что пристав привел ее сюда не только для омовения. Будыва буквально трясся от желания совокупиться с Матреной, но его детородный стручок обрел необходимую твердость лишь после того, как его помассировали нежные пальцы Матрены.

— Ложись живее, коханя! — торопливо обронил Будыва, по лицу которого пробегали судороги блаженства.

Матрена улеглась, чувствуя спиной мокрые горячие доски полока, а на губах густой банный жар, пропитанный ароматом березовых веников. Низкорослый тщедушный Будыва взобрался сверху на Матрену, устраиваясь поудобнее меж ее раскинутых в стороны крепких бедер, и в этот миг семя вдруг излилось из него прямо на влажный упругий живот прекрасной боярышни. Издав не то всхлип, не то короткий стон, Будыва уронил голову Матрене на грудь, слегка прикусив зубами один из ее сочных сосков.

Преодолевая отвращение, Матрена мягко коснулась рукой лысеющей головы пана Будывы, его костлявых плеч, худой, как у подростка, спины. У нее вдруг промелькнула мысль, что этот жалкий человек сейчас, по сути дела, находится в ее власти. У нее вполне хватит сил, чтобы задушить его или утопить в бочке с водой. И это, пожалуй, будет справедливое возмездие для пана Будывы за все его зверства над узниками в Пыточной башне. Лишь усилием воли Матрена заставила себя прогнать такие мысли. Она вспомнила про родителей и брата, которых ждет неминуемая смерть, если мерзавец Будыва умрет от ее рук.

После бани Матрена с наслаждением легла в чистую постель в теплой светлице, сон ее был так крепок и безмятежен, что утром Будыва с трудом смог ее разбудить. Пообещав Матрене замолвить за нее слово перед полковником Гонсевским, Будыва позволил ей остаться в тереме боярина Ртищева на несколько дней. Как оказалось, у Будывы имелся корыстный расчет относительно Матрены. Он пригласил к себе в гости несколько польских военачальников, которые, увидев Матрену, мигом выстроились в очередь ради возможности затащить ее в постель.

Никто из них даже не возмутился, узнав, какие большие деньги им придется заплатить своднику Будыве за это удовольствие. Ослепительная красота Матрены показалась имовитым шляхтичам достойной любых денег.

Будыва торжествовал. Будучи сам из низкого сословия, он был горд тем, что вельможные шевалежеры, белая кость, платят ему злато-серебро и обращаются с ним как с равным, желая сойтись на ложе с прелестной боярышней Матреной.

Матрена же пребывала в отчаянии, ибо участь публичной девки угнетала ее. Падение с высот благополучия и счастья в бездну позора и унижений случилось для изнеженной Матрены так неожиданно, что она никак не могла прийти в себя. Ей было непонятно, почему отец и мать не вызволяют ее из беды. Почему Господь и Богородица отвернулись от нее?

Прошло еще два дня, в течение которых Матрене пришлось ублажать в постели очень многих знатных поляков, попутно одаривая ласками ненавистного ей пана Будыву. Но вот однажды Господь сжалился над Матреной, приведя в притон Будывы думного дворянина Сукина.