Сайф обнял младшего сына. Ибрагим держался на безопасной дистанции, разматывая чайное полотенце и швыряя его на пол, пока другие дети прыгали в восторженные объятия своих родственников, вооруженных видеокамерами.

– Вы оба были очень хороши, – сказал Сайф, и Эш чуть не лопнул от восторга.

– Это было глупо! – опасно громко повторил Ибрагим. – А ты глупый мальчишка!

Лицо Эша сморщилось. К счастью, в нужный момент появилась Агот.

– Эш! Эш! Плазник!

Как и у всех шестилеток, настроение у Эша менялось в одно мгновение.

– Праздник?!

– Сичас!

Эш повернулся и посмотрел на отца.

– Я пойду на праздник, – заявил он, одновременно выразительно кивая, как бы вынуждая отца кивнуть в ответ.

И схватил руку Сайфа с видом собственника.

– У миня дома плазник! – уточнила Агот.

Сайф моргнул. Эш был… он был счастлив. А вот Ибрагим… не очень.

– Иб, пойди с Эшем. Проследи, чтобы все было в порядке.

– Я не хочу на этот глупый праздник с глупыми детьми.

– Ты просто пойди, – сказал Сайф. – А я через минутку к вам присоединюсь.

На самом деле ему хотелось оставить детей веселиться, а самому воспользоваться шансом и перекинуться словечком с учителями. А детей он может забрать попозже. Им незачем видеть лишнее. И ему не хотелось отказывать Эшу в том, чего ему хотелось больше всего в мире: в обычном общении. Пусть делает то, что делают все вокруг. И его собственная злость и печаль не имели никакого отношения к тому, что шестилетнему существу предложат кусок пирога и немножко шипучки, и даже в таком настроении он и думать не стал бы о том, чтобы останавливать малыша.

К этому времени большинство людей уже покинули школу, весело предвкушая ежегодное празднество у Маккензи. Крики и смех взволнованных детей слышались на склоне холма. Было уже почти четыре часа темнейшего дня. Как обычно, деревенский совет проголосовал против большой общественной елки, решив использовать деньги на фонари и лампочки вдоль дороги. В декабре даже в полдень трудно было видеть, что у тебя под ногами, так что веселые огоньки, мигавшие на деревьях длинными цепочками, радовали детей.

Многие родители задержались, помогая прибраться, унести стулья, собрать обрывки бумаги, костюмы и книги, – и Сайф изо всех сил старался выглядеть спокойно, хотя до сих пор кипел гневом и огорчением.

Лорна нашла его в спортзале. Глаза Сайфа горели.

Помощники понемногу исчезли, соблазненные теплым светом огней и музыкой, что лились из фермерского дома на холме. Сайф, будучи человеком сознательным, уже ставил последние стулья в угол зала, когда Лорна пришла, чтобы погасить свет. Она уже выключила свет в коридоре, не зная, что Сайф задержался, – но тут он окликнул ее:

– Лоренах?

Яркий лунный свет лился в зал и превращал старое пыльное помещение в нечто волшебное, падая на мишуру, и декорацию рождественской пьесы, и на все те блестящие украшения, что смастерили дети.

По какой-то причине Лорна не включила свет снова в то же мгновение. Вместо того она почувствовала уже знакомое ощущение в животе и шагнула в зал, не в силах сдержаться.

– Эй? – окликнула она, словно не поняла, кто там находится.

Как будто она не знала в каждый момент бодрствования, где именно находится Сайф. Как будто даже не догадывалась, где находится его приемная, или не представляла, в какой именно момент над гребнем холма появится его встрепанная голова, когда он привезет детей в школу.

Лорна глубоко вздохнула и вошла в зал. Она должна была извиниться перед ним. Это было бесчувственно и неправильно. Она думала, что мальчикам понравится спектакль, но вместо того увидела, что Сайф счел это неприемлемым. А огорчать его она уж точно не хотела. Скорее наоборот, Лорна надеялась, что Сайфа взволнует то, как выступают его сыновья, как важно для школы это событие… что он сможет… даже выразить удовольствие.

Лорна поморщилась при мысли о собственной наивности.

– Сайф, – заговорила она. – Мне так жаль… Я думала, мальчики будут рады участвовать в постановке.

Он обернулся:

– Но вы… вы-то что думали? Что они будут хорошими темнокожими малышами? Это было у вас в голове? Думали, они станут хорошими христианскими детьми? И вы в ответе за то, как они считают теперь? В ответе за их веру? Так вы полагали? Этого вы хотели?

Лорна огорченно отступила на шаг назад, но в какой-то мере она уже понимала, что сейчас произойдет.

И где-то в глубине она почувствовала, что Сайф в гневе не только из-за сыновей. Но еще ее и охватило предательское чувство счастья, потому что она привлекла его внимание. Пусть даже в гневе. Ладно, ненависть – тоже эмоция. А Лорна боялась лишь полного и окончательного безразличия со стороны Сайфа.

Она посмотрела на него:

– Мне жаль. Я ошиблась. Очень ошиблась. Мне следовало обсудить это с вами.

– Именно, следовало. Следовало!

– Я понимаю, – сказала Лорна. – Я… я и хотела. Но не смогла.

Он бешено уставился на нее:

– И почему же?

И в тот же миг оба они поняли, что зашли слишком далеко. Сайф испустил шумный, протяжный вздох.

Он стоял в лунном свете, напряженно выпрямившись. Лорна так и не включила свет, хотя теперь уже и не понимала почему.

Сайф отошел назад и попытался сменить тему.

– Эш, – заговорил он, пытаясь слегка смягчить тон, – Эш, мне кажется, действительно был счастлив.

Лорна моргнула:

– Мне тоже так показалось.

– Он вообще счастлив здесь, – продолжил Сайф. – И я беспокоюсь… Беспокоюсь, что он забудет, что это не его настоящая жизнь.

Последовала продолжительная пауза.

Наконец Лорна очень тихо произнесла:

– А вы уверены? Вы уверены, что это не настоящая ваша жизнь?

А ночь, несмотря ни на что, была прекрасна: снег лежал на старой школьной крыше, яркие звезды светили в морозном небе. Близость самой длинной в году ночи – это замечательно! Это таинственный момент – древний переход старого года в новый, крайне важное мгновение.

На Муре середину зимы стали праздновать задолго до того, как в северные земли пришло христианство, это уходит в те времена, когда вообще возникли люди. Они отмечали середину зимы стоячими камнями, обращенными к небесам, праздновали смену времен года в самой гуще тьмы.

Зимнее солнцестояние обладает куда более глубокой и мудрой магией, чем Рождество. Его отмечали до того, как началось деление на религии, оно старше самих религий, оно за пределами каких-либо изображений. Зимнее солнцестояние – это то, что коренится в самой земле и в человеческом теле, а не в рае или душе.